Содомиты пользовались им как женщиной, разве сотрешь с души такое пятно? Он безнадежен. Но то же грозит и другим… Бонни, Понзо и Доране. Красота – сущее проклятие, бич Божий. Я тебе сказал об этом в первый же день, как ты привела в дом Брукса. Стоило бы воспользоваться каленым железом, чтобы избавить детей от тяжкого груза. И если бы у нас с тобой хватило духу, мы поставили бы им клеймо на лбу и щеках для их же блага. Истинно верующие так бы и поступили… Красота – это дьявол, отправляющий тебе телефонограмму, а ты имеешь глупость каждый раз отвечать «да» на вопрос телефонистки, согласна ли ты получить его послание.
Джудит хотелось, чтобы отец замолчал и ушел прочь. Ей никогда не удавалось определить, собирается он просто ее напугать или рассчитывает когда-нибудь перейти от слов к делу. Она представила, как раскаленное клеймо, которым они прежде метили баранов, касается нежной кожи детей, и подавила тяжелый вздох, готовый вырваться из ее груди.
Полная бессмыслица, но Робин мгновенно проснулся. Ему показалось, что в дверь быстро прошмыгнула какая-то длинная фигура. А раньше фигура стояла у изголовья кровати и наблюдала, как Робин спит.
«Ты не можешь расслабиться, – ухмылялся Брукс. – Тебе все время мерещится, что Джедеди стоит за дверью и подслушивает, разве я не прав?»
Да, он был прав во всем, кроме одного… Ей не мерещилось – она точно знала. Джудит не сомневалась, что Джед затаился где-то поблизости и, приложив ухо к створке двери или перекладине, ловит каждый звук, доносящийся из их спальни. Страх перед отцом свел на нет все ночи ее недолгой супружеской жизни. Джудит лишь дважды или трижды удалось испытать наслаждение, когда они, благодаря стараниям Брукса, затерялись в лабиринте и там любили друг друга под надежной защитой ежевичных кустов. В мыслях она часто возвращалась к этим мгновениям счастья, которое в ее глазах было греховным. Джедеди часто повторял: «Честные женщины всегда холодны в постели».
Поднявшись, Джудит налила воду в фарфоровую миску и приступила к утреннему туалету. Она мылась не снимая ночной рубашки, как моются монахини, – этого требовал отец. Старик был уже на ногах. Он утверждал, что спит не более трех часов, и любил рассказывать, как талант бодрствовать почти круглые сутки помог ему обойти сотню претендентов на место служащего в железнодорожной компании. «Я всю ночь напролет не смыкал глаз в будке стрелочника, – посмеивался он, – немногие могли этим похвастаться».
Джудит прислонилась к стене и сбоку посмотрела в окно. Во дворе старик, раздевшись до пояса, орудовал топором. Обнаженный, с выпирающими ребрами, он еще больше походил на скелет. «Тешет колья для загона, – догадалась она. – До полудня все будет готово».
Теперь Джудит готова была сама умолять Робина бежать, попытать счастья в бродяжничестве и, главное, никогда сюда не возвращаться. Она снова вспомнила о Бруксе… об унесшей его жизнь трагической случайности. По официальной версии ее муж неудачно остановил трактор неподалеку от ямы, в которую спустился, чтобы выкорчевать пень. Он не поставил машину на ручной тормоз, и старенький «Джон Дир», купленный уже подержанным, стал медленно сползать к краю, а потом и вовсе перевернулся, обрушив на своего хозяина тонну ржавого железа.
Такое описание происшествия было представлено в отчете шерифа… однако существовала и другая версия, согласно которой Джедеди снял машину с ручника и задал нужное направление движению трактора, который в конце концов и свалился на голову зятя. Домыслы? Злые языки? Доказать невозможно. Все знали, что в течение десяти лет Брукс и Джедеди люто ненавидели друг друга. Чем не пища для сплетен? Хуже всего приходилось Джудит. Изо дня в день она страдала от противостояния домашних как от прогрессирующей болезни. |