— Тебе нужно забыть все, что случилось. Встать и пойти своей дорогой, как, по твоим словам, делают люди, которые по-настоящему простили. Тебе нужно...

— Пусть Франческа организует мой сегодняшний визит в больницу. Пусть достанет букет желтых роз, таких свежих, чтобы казалось, будто их сию минуту срезали с куста, а не привезли из цветочного магазина. Не очень большой, чтобы было удобно держать. Свяжись с Билли — пусть он разыщет остальных любовниц Фредерика, а Франческе вели раздобыть фотографию свинухи-девчонки. Я позвоню доктору и выясню, согласен ли он признать, что у его дочери болезненная фантазия. Если нет, кто-либо из соседей должен подтвердить, что ребенок крайне возбудимый — nervosa. Я не собираюсь знакомиться с публикой заново. Либо вдовствующая Английская Леди Тигрица, либо никто.

— Но тебе совсем не нужно пускаться в разгул в действительности, — сказал Луиджи. — Достаточно ходить на вечеринки.

— На оргии! Чтобы подтвердить правоту Фредерика?

— Не для этого, но некий общий стиль придется соблюдать. Кстати, разве ты не любишь развлекаться? Вот и развлекайся на здоровье, а тебя будут фотографировать.

— Нет, уверяю тебя, я не люблю развлекаться. Прослыть тигрицей в супружеской постели — еще куда ни шло, поскольку это оставалось в пределах нашей с Фредериком спальни. Муж есть муж. Половую жизнь я признаю только под одеялом, в темноте, в субботу вечером. И чтобы на мне была ночная рубашка. Пусть это заскок, но я такая.

— Совсем как моя жена, — печально сказал Луиджи, обращаясь к потолку, который в этот миг разглядывал.

— Всякие изыски мне противны, — добавила она.

— Ну конечно, — сказал Луиджи.

— И я не стану создавать себе дурную славу, — сказала Аннабел, — даже ради того, чтобы быть звездой. Или вдовствующая Леди Тигрица, мужа которой довели до сумасшествия поклонницы, или никто. Я, может, еще выйду замуж. Вот и Карл. Открой, — не дожидаясь, она бросилась к дверям.

Луиджи снова взглянул на сценарий.

— Что ж, пожалуй, можно было бы начать съемки, — заметил он, — пожалуй, можно.

В комнату ввалилась няня, одной рукой держа ребенка, а другой волоча сложенную коляску.

VII

К утру воскресенья Данайя Лайтенс успела сообщить не только врачам, но и трем сиделкам, что была влюблена в покойного мужа Аннабел. Это признание окончательно убедило персонал больницы, что беднягу англичанина, чьим супружеским счастьем все так восхищались, довело до гибели преследование поклонниц.

Франческу разыскали в Остии и к полудню доставили в Рим. И хоть душа у нее не лежала спасать репутацию Аннабел, она прикинула в уме, как это можно сделать.

Франческа проинформировала местных журналистов, а точнее, передала им до, во время и после обеда кое-какие сведения, облеченные в заманчивую форму слухов; новости тут же распространились по больнице, ибо осаждавшие ее порог журналисты набрасывались на каждого — будь то врач, сиделка или пришедшие с визитом родственники и друзья больных — и засыпали их вопросами, выбалтывая все, что знали сами, в надежде выудить на эту приманку еще более интересные и сенсационные вести.

Видели вы Данайю? Она все еще влюблена во Фредерика Кристофера? Она знает, что он умер? Понимает это? Упоминала ли она о других женщинах, своих соперницах, тех, кто преследовал Фредерика в церкви святого Павла и святого Иоанна? Ну конечно, правда, их было несколько, не знаю точно, три или четыре, — и одна из них лезла за ним по лесам. На ней было бикини. Что говорит Данайя? Ей известно, что приезжают ее родители? Знает ли она, что ее собирается навестить Аннабел? Она благодарна? Так и говорит, что благодарна? Кому? Персоналу больницы? Всем итальянцам? Может быть, она сказала, что благодарна Аннабел Кристофер? А что еще она говорит?

К тому времени, когда появились приехавшие прямо из аэропорта родители Данайи, большая часть репортеров разошлась перекусить, а те немногие, что задержались, едва успели наспех сфотографировать эту чету, чем и должны были ограничиться.