А к чему я все тебе рассказываю... Отец Веры Островских — один из совладельцев «Соснового бора». Он наш, здешний. Насколько я знаю, долго работал сначала в горкоме, потом в райисполкоме, это давно, еще до перестройки. Партийно-хозяйственная номенклатура. Потом ушел в бизнес, ну и дела пошли. Шесть лет назад начали этот комплекс строить. Эго его детище. В городе сразу рабочие места появились. Особенно для молодежи. В Москву наши почти перестали ездить. Там, в комплексе, говорят, весь персонал обслуживающий из местных. Островских даже школу менеджмента гостиничного открыл. У меня приятельница там учится.
— А Кероян мне ничего не сказал! — Катя уже злилась и на оперуполномоченного, и на Варю за компанию. Конспираторы!
— Ты же из управления приехала. Мы думали, там все давно известно.
Катя вздохнула: вот так всегда. В маленьких подмосковных городах считают, что приехавшие из Москвы знают все досконально о местных знаменитостях.
— Островских, значит, и живет тут у вас в городе? — спросила она, стараясь ничем не выдать своего раздражения.
— Да. И довольно давно, я же говорю — он что-то вроде здешнего непотопляемого авианосца. При всякой власти на плаву. Одновременно с «Сосновым бором» он себе дом построил загородный Говорят, у него и в Москве несколько квартир, в последнее время он в столице больше жил. Ну и понятно, когда единственная дочь такого человека бесследно исчезает, то...
— Но вместе с этой Верой Островских пропали еще двое — Славин и Коровина Мария.
— О парне ничего не знаю. С Коровиной лично я не встречалась, но... — Краснова порылась в сумочке, достала пластиковую карточку. — Это пропуск в наш фитнесс-клуб. После несчастного случая девчонки, с которыми я в группе шейпинга, говорили, что Коровина зимой клуб тоже посещала, занималась у Заварзиной Оксаны. Можешь ее разыскать, если она, конечно, не в отпуске. Только зануда она страшная. Кичится тем, что бывшая балерина, а сама дура набитая. Я у нее из группы через три занятия деру дала.
«А разве убийство этого неизвестного и исчезновение ребят как-то связаны? Стоп! — Катя сама себя резко оборвала. — Конечно, не связаны. Мало ли что могло здесь еще произойти. Нельзя же все валить в одну кучу и...»
«Знаешь, мы все здесь чего-то такого ждали», — вспомнила она Варино туманное замечание и снова ощутила смутное беспокойство. Ей показалось: она тщетно пытается поймать какие-то призрачные обрывки, соединить несоединимое... Пока несоединимое...
Катя остановилась, огляделась: парк имени Чернышевского (как везде в провинции, здесь любили пышные литературные имена) примыкал к городскому стадиону «Звезда». Она стояла посреди центральной аллеи. Подошла к скамейке, села.
Итак, обрывки... Что же она узнала о событиях в Спас-Испольске за эти дни? Катя с усталым любопытством наблюдала, как у ее ног суетятся, чирикают воробьи, косятся, не даст ли чего эта особа, так энергично спешившая куда-то по аллее и вдруг впавшая в неожиданное оцепенение на парковой скамейке?
Обрывки... Чего-то... Чего только? Впечатления от дней, проведенных здесь. Какие же они, эти первые впечатления? Катя закрыла глаза. Увидела: милиционеры, сгрудившиеся над тесной ямой на поле за бензоколонкой, пожарное ведро, до краев полное глинистой воды, — затопленный вход в каменоломни, и другой вход — под корнями поваленной ели, откуда с такими усилиями выбирались спелеологи. Залитые кровью (чьей? Славина?) клочья рубашки, покрытое бисеринками пота, измазанное глиной лицо Гордеевой. («Боже, как же я ее там не узнала? — Катя почувствовала, как сердце ее чуть не подпрыгнуло в груди. — Ведь это же она, она там лежала на поляне голая, слушала музыку, загорала. |