Примерно за полминуты до блестяще задуманного, но неточно осуществленного удара Туанетты Джимс заметил, что ему становится все труднее дышать. Он был склонен объяснить это неприятное ощущение тем, что либо Поль, либо Туанетта, а возможно, и оба вместе колотят его деревянными молотками, вроде того, что был в руках аукциониста. Но такое впечатление производили кулаки одного Поля, обретшие двойную силу и подвижность вследствие того обстоятельства, что зубы Джимса впились в одну из наиболее уязвимых частей его тела. Поль пришел в себя прежде, чем противник успел воспользоваться последствиями удара нанесенного ему Туанеттой, поэтому все, что произошло во время заключительного раунда схватки, так и осталось для Джимса предметом размышлений и догадок. Когда он очнулся, то увидел, что сидит на земле, что рядом никого пет и его никто не бьет. Поль и Туанетта находились вне пределов досягаемости, хотя он слышал их голоса и, повернув голову, словно в тумане увидел, как они направляются к дому Люссана. Джимс решил, что Поль струсил и убегает, и попробовал окликнуть его. Но у него перехватило дыхание, и он не смог издать ни звука. Он сделал попытку подняться, чтобы догнать своего побитого врага, но земля как-то непривычно качнулась, и все вокруг поплыло Ему было больно дышать, к горлу подступала тошнота, из носа капала кровь.

Внезапно Джимса поразила страшная мысль. Потрясенный, он уставился перед собой невидящими глазами и не заметил, как шагах в двадцати из густых кустов показались две фигуры. Подозрение Джимса превратилось в уверенность. Он не проучил Поля Таша! Зато Поль Таш проучил его, да так крепко, что, поднявшись на ноги, он все еще чувствовал странную зыбкость и неустойчивость окружающего мира.

Когда Джимс окончательно понял, что потерпел поражение, в голове у него прояснилось, глаза обрели всегдашнюю зоркость, и он увидел, что, выйдя из-за кустов, к нему направляются дядя Хепсиба и отец Туанетты. Оба улыбались во весь рот, и, по мере их приближения, до Джимса все яснее долетали слова Тонтера, хотя тот и полагал, что говорит доверительным шепотом:

— Это в самом деле ваш petit rieveu, друг Адамс, или один из поросят Люссана, вылезший из лужи? Держите меня, а то я лопну от этого зрелища!

Но ответа Хепсибы Джимс так и не услышал. Улыбка исчезла с лица странствующего торговца, и на смену ей пришло далеко не веселое выражение.

Свою работу он сопровождал следующей речью:

— Еще раз говорю тебе, Джимси: пустив в ход кой-какие секреты ремесла, ты бы разделал под орех этого франта. Вот с ними-то я и начну знакомить тебя прямо сегодня. Ты должен работать кулаками, понимаешь — кулаками, а не зубами или, скажем, ногами. Ведь ты не какая-нибудь девчонка-француженка. Кусайся сколько угодно, но только если сумеешь добраться до уха или до чего-нибудь такого, но коль скоро ты соберешься откусить руку или ногу, так и знай: грызть их тебе до морковкина заговенья… разве что тот, другой парень, не сможет двигать своими окороками. А ты именно это и проделывал… да-да, кусался, а в перерывах лягался и царапался. И на славу же ты потрудился! Если бы не ввязалась маленькая злючка Туанетта, получив от тебя пригоршню грязи, ты бы еще больше отличился — ведь кто, как не эта милая барышня, так возил тебя за волосы, что Полю было где размахнуться и куда приложиться.