|
Хепсиба Адамс открыл племяннику глаза на истинное положение вещей, и тот знал, что эти люди ничем не обязаны народам его расы, кроме утрат и позора. Джимсу не раз приходило на ум, что, если бы судьба отдала его будущность в их руки, он на себе испытал бы всю силу ненависти индейцев. Свободолюбие и гордость — некогда врожденные свойства каждого обитателя бескрайних лесных просторов — уже не были основой их существования. Их войны перестали быть войнами, которые дают жизнь лесным божествам и порождают легенды о беспримерном героизме. Их звезда закатывалась, белый человек превратил их в обыкновенных убийц. В этом новом призвании им было безразлично, кого убивать: врагов или тех, кто рядится в одежды друзей, — благо кожа у тех и других белого цвета. Таким образом, благородство, увиденное в индейцах, для Джимса было отравлено знанием того, что таилось в их сердцах. Самая сильная и страшная ненависть — это не ненависть человека к человеку, но ненависть расы к расе; и Джимс не сомневался, что по одному слову Тайоги окружающие его люди превратятся в дьяволов. А Тайогу он боялся больше других, зная от Шиндаса, что отца старого воина убил белый человек, а сына — могавк из дружественного англичанам племени.
Какая бы участь ни ждала их, она должна была свершиться в тот день. Силы Туанетты скоро иссякнут, и, зная это, Джимс готовился к минуте, когда предводитель сенеков будет вынужден объявить свое решение. Намерение старого индейца сделать Туанетту приемной дочерью позволяло надеяться на лучшее, но если слабость девушки обречет ее на смерть, то умрет она не одна — это Джимс знал твердо. Место Шиндаса в строю было первым после его родственника, и он имел достаточно оснований полагать, что Тайога серьезно размышляет над дилеммой, перед которой его поставило присутствие в отряде белолицей девушки. Но как ни старался молодой сенека разгадать замыслы старика, он преуспел в этом не больше Джимса. Когда выпадал случай незаметно для других обратиться к Тайоге, Шиндас осторожно и будто невзначай заговаривал о нежности и красоте пленницы, о ее сходстве с Серебряной Тучкой. Однажды с изощренной хитростью, рисуя картину одинокого вигвама дяди, где вновь царит счастье и звучит смех, он так увлекся, что Тайога велел ему придержать язык. Вскоре воины заметили, что предводитель слегка прихрамывает. Его хромота становилась все заметнее, и наконец в ярости на собственную слабость Тайога вонзил томагавк в дерево и остановился, чтобы жгутом из оленьей кожи перевязать вывихнутое колено. Видя гнев человека, который всегда молча переносил любую боль, любое страдание, Шиндас заподозрил что то неладное, по, не понимая, что именно, помог дяде перевязать злополучное колено. Индейцы шли все медленнее; казалось, само провидение заботится о Туанетте. Теперь уже никакие ухищрения скрыть ее состояние ни к чему бы не привели. Силы девушки иссякли. Еще миля пути, и она упадет на землю, готовая принять любой конец, лишь бы прекратить эту пытку. Но судьба и нездоровье Тайоги спасли ее. Отряд вышел па лесную поляну, куда на закате слетались на ночлег тысячи голубей. Здесь старый сенека вновь остановился. Воины не сомневались, что он страдает от боли, но то, что он не скрывает своих страданий, немало озадачило их. Предводитель обратился к Шиндасу: — Мы долго шли без пищи, Сломанное Перо. Через несколько часов ее будет здесь с избытком. Мы устроим пир, после чего ляжем спать и не двинемся дальше до самого утра. Шиндас все понял, но не подал вида. Вскоре он нашел возможность поговорить с Джимсом. — Я впервые обнаружил, что мой дядя — великий лжец, — сказал он. — Его колено так же невредимо, как и мое. Он придумал свою болезнь и остановился здесь ради маленькой лани. Она в безопасности. Он не убьет ее. Когда Джимс перевел слова индейца, Туанетта наклонила голову и тихо заплакала. Тайога это заметил. Сидя на земле рядом с Джимсом, который обнимал ее одной рукой, измученная трудной дорогой девушка была очень похожа на Серебряную Тучку, когда ту несли с пруда и ее длинная черная коса спадала почти до земли. |
