Я долго всматривался вперед, – река катилась в таких же зеленых берегах, как раньше, только впереди слышался глухой шум. «Это, вероятно, „зайчики“ играют», – подумал я, стараясь разглядеть опасное место. Через минуту все дело объяснилось; дорогу реке перегородила невысокая каменистая гора, и река образовала под ней крутое колено, чуть не под прямым углом. Вода здесь страшно бурлилась и пенилась, и вверх по реке далеко поднималась пенистая грядка больших волн. Скоро барка попала на «зайчики», ее подхватило сильной струей и быстро понесло вперед, прямо на каменистую горку. Поворот был так крут, что я на минуту считал опасность неотвратимой, тем более что барка стрелой летела по «зайчикам» прямо на камни. Задача заключалась в том, чтобы пройти у противоположного берега; корма мутила воду, задевая за берег, нос был повернут к струе, которой его отбивало тоже к берегу. Одно мгновение, и барка птицей пролетела под камнем, оставив игравшие «зайчики» назади.

– В третьем годе здесь три барки убилось, – говорил Илья, когда барка опять спокойно плыла по широкому и гладкому плесу.

Нужно было видеть, как работали бурлаки около «зайчиков». На барке – ни звука, все замерло, и едва успевала сорваться команда Ильи, как потеси начинали уже неистово грести воду, разгоняя по всей реке пенистую широкую волну.

– Славно работают бурлаки, – заметил я Илье.

– Ничего… Вон погляди на наших пристанских… любо-дорого. В них – вся сила, а пришлые – те только так мешаются. Погляди, как пристанские подбрасывают поносное-то… Игрушка, а не работа!

VII

– Скоро Межевая Утка, – говорил Илья. – А там уж вплоть до Кына все в камнях побежим…

Межевая Утка, как пристань, очень красивое селение, дворов в полтораста; на берегу стоит старая часовня, на стрелке между Уткой и Чусовой – красивая караванная контора и очень хорошая гавань, где строятся и грузятся барки. Крепкие избы, расположенные по плану, несколько домов в два этажа, лавки – все это придает Межевой Утке зажиточный и довольный вид…

– Вон они, камешки-то, – говорил Илья, закидывая голову назад. – Вверх поглядеть, так и шляпу потеряешь…

На самом верху этих каменных дворцов чернеют покосившиеся деревянные кресты. Это единственный памятник, который оставляют бурлаки над погибшими товарищами, зарытыми где-нибудь на противоположном берегу, где топорщится своими опущенными ветвями верба.

– А много бурлаков погибает на сплаву? – спрашиваю я Илью.

– Всяко случается, барин… Другой сплав господь пронесет все караваны милостиво; только это редко бывает. Человек пяток – десяток все-таки погибнет с барок… Бывали и такие весны, что и все сто человек тонули. Много нашего брата, бурлаков, по Чусовой закопано на берегу.

Скоро мы увидели на самом деле то, о чем говорили кресты на скалах. Пониже деревни Пермяковой, когда наша барка начала огибать крутой мыс, раздался общий крик:

– Убитая барка!.. Барка убилась!..

Илья, заслонив глаза от солнца рукой, пристально смотрел вдаль. В полуверсте от нас из-под бойца плыла какая-то бесформенная масса, которую трудно было принять за барку. Видно было, что по реке плыло что-то большое, с торчавшими досками и бегавшими людьми.

– Ох! левым плечом черпнула воды, сердечная, – проговорил Илья, продолжая наблюдать убитую барку.