— С утра к господину председателю было просто не подступиться.

— Когда вы так говорите, похоже, вы над ним потешаетесь.

— Я просто не в силах сдержаться. При такой сухонькой, атрофированной заднице, как у него, спрашивается, ну какой смысл требовать, чтобы тебя величали «господин председатель»?

Мы смеемся, как два сообщника.

— Клеманс, вы ужасный человек. Вы ничего не уважаете.

— Наверное, потому, господин Эрбуаз, что ничего достойного уважения просто не существует.

Ладно! Пока что этот день похож на любой другой. Жара с самого утра невыносимая. Душ. Бритье. Перемирие с моим двойником в зеркале. Виски заметно лысеют. И эти две морщины, которые пролегли от носа к уголкам рта и вроде бы поддерживают губы как веревочками! Старый петрушка, которому еще не приелся этот кукольный театр! Порой я просто не выношу себя за то, что я такой… Есть слово, пусть грубоватое, но выражающее то, что я хочу передать, — облезлый. Облезлый — вот каким я стал!.. Не убеленный сединами, не потрепанный, а облезлый. Иными словами — обветшалый, вроде статуй в общественных садах, изъеденных окисью меди и загаженных птицами. Что не мешает мне предпочитать среди моих костюмов элегантный шерстяной с серой прожилкой, который меня худит. Словно бы я стремился понравиться! Но внешний вид многое значит в нашем доме.

Теперь я подошел к главному — прогулке по парку. Я машинально отправился на прогулку по аллее кипарисов очень медленным шагом, чтобы разогреть ногу. И вдруг услышал неподалеку от себя спор, показавшийся мне горячим. Вначале я узнал голос Жонкьера. Он говорил что-то вроде: «Так дело не пойдет», но я в этом не вполне уверен. Потом я заметил его голову, возвышавшуюся над изгородью. Он очень высокого роста, и было забавно наблюдать за его головой — головой сердитого человека, — пока она перемещается вдоль зеленой стены, возвышаясь над ней, как если бы снизу ею манипулировал шутник-кукловод. Второй персонаж, которого мне видно не было, подавал ему реплики. Женский голос. Голос мадам Рувр, что меня не слишком удивило. Я был уверен, что их связывала тайна. Я отчетливо услышал, как мадам Рувр вскричала:

— Берегись. Не доводи меня до крайности.

Последовало быстрое перешептывание, и снова голос Люсиль:

— Посмотришь, способна ли я на это!

Тут голова удалилась. Я уже не решался пошевелиться. Я окаменел не со страху, что меня заметят, — на том месте, где я находился, я ничем не рисковал. Это был прилив волнения, как будто бы я проведал, что мне изменили. Люсиль — его любовница! Ошибка исключена. Тон голосов, обращение на «ты»… Усомниться мог бы только недоумок.

Гравий скрипнул. Мадам Рувр возвращалась после бурного свидания домой. Я продолжал свою прогулку, просто не зная, что и думать. Тем не менее очевидно одно: мадам Рувр оказалась в «Гибискусах» не случайно. Она знала, что снова встретит там своего любовника. И коль скоро не колеблясь явилась сюда с мужем, значит, была сильно влюблена. И тем не менее похоже, что между нею и Жонкьером не все обстояло гладко.

Я сел в глубине парка на свою любимую скамейку, чтобы попытаться хоть чуточку разобраться в этой запутанной ситуации. Может, между ними произошел разрыв несколько недель или несколько месяцев тому назад? Исключено. Жонкьер жил в «Гибискусах» уже не один год. Да, но он был волен приезжать и уезжать, как, впрочем, и любой из нас. Значит, он мог встречаться с Люсиль вне пансиона, когда ему заблагорассудится. Где доказательства, что Люсиль частенько наезжает в Париж? Нет, в моих предположениях что-то не вязалось. Рассмотрим факты: чета Рувр выбрала «Гибискусы» в качестве дома для престарелых, что предполагает долгие раздумья, наведение предварительных справок, включающих выбор города, степень комфортабельности и т.