– Даже не знаю, что сказать… Я ведь музыкант, Ваша честь, – в какой-то момент проговорил он. – Искусство рождается из мрака. Она понимала это, как никто другой.

Его голос театрально дрогнул, и Уиттекер зашелся в бесслезных рыданиях. Адвокат участливо спросил, не нужен ли ему перерыв.

И тогда Уиттекер, мужественно помотав головой, изрек афористичное заявление о смерти Леды:

– Она звала смерть – Девчонка-Негашенка.

Аллюзию понял, видимо, один Страйк, постоянно слышавший эту песню в детстве и юности. Уиттекер процитировал «Mistress of the Salmon Salt».

Отчим вышел сухим из воды. Хотя судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что Леда не страдала героиновой зависимостью, репутация сыграла с ней злую шутку. Она употребляла многие другие наркотики. И вдобавок слыла заядлой тусовщицей. Люди в завитых париках, чья работа заключалась в квалификации тяжких преступлений, сочли вполне закономерным, что Леда умерла на грязном тюфяке, стремясь к наслаждению, которого земная жизнь дать не могла.

На ступенях здания суда Уиттекер заявил, что собирается написать биографию покойной жены, и тут же исчез. Обещанная книга так и не вышла в свет. Ребенка Леды и Уиттекера усыновили многострадальные прабабка и прадед с отцовской стороны, и Страйк больше не видел своего единоутробного брата. Без лишнего шума отчислившись из Оксфорда, он завербовался в армию; Люси поступила учиться; жизнь продолжалась.

Время от времени имя Уиттекера мелькало в прессе – каждый раз в связи с очередной криминальной историей, и дети Леды не могли читать об этом без содрогания. Разумеется, на первые полосы газет он не попадал: его уделом стало жениться на отставных любовницах знаменитостей разного калибра. Добытая таким путем слава была лишь тусклым отражением чужого отражения.

– Этот навозный жук так и будет ползать в дерьме, – сказал Страйк Люси, но она не засмеялась. Грубый юмор как способ описания мерзостей жизни она понимала еще хуже, чем Робин.

Страйк устал и проголодался, у него ныла культя, и, покачиваясь вместе с вагоном, он ощущал усталость и подавленность, в основном из-за собственной участи. В течение многих лет он уверенно смотрел в будущее. Прошлое не изменить: он не отрицал случившегося, но зачем понадобилось снова это ворошить, отправляться на поиски сквота, где он не был уже двадцать лет, вспоминать лязг почтового ящика и вопли обезумевшей кошки, в который раз переживать зрелище лежащей в гробу бледно-восковой матери, одетой в платье с рукавами-колокольчиками.

«Ты долбаный идиот, – в ярости твердил себе Страйк, изучая схему метро, чтобы понять, сколько придется сделать пересадок, чтобы добраться до Ника и Илсы. – Уиттекер не имеет отношения к той посылке. Ты просто ищешь повод ему отомстить».

Роковую посылку отправил кто-то методичный, расчетливый и упертый; Уиттекер, по воспоминаниям двадцатилетней давности, был взбалмошным, сумасбродным и переменчивым.

И все же…

Ты дождешься…

Quicklime Girl…

– Черт! – громко выругался Страйк, напугав окружающих.