Он был чернокожим. Я услышал его храп и не открывая дверей. Затем мне шибанул в нос медовый аромат марихуаны. Парень вошел в штопор. Он был в долине спокойствия, где время стоит и мир полон цветов и музыки. Через несколько часов он останется без работы, даже если фараоны не возьмут его за штаны и не швырнут в клетку.

Я закрыл дверцу машины и подошел к застекленной двери, оказавшись на маленькой площадке с бетонным полом и двумя лифтами. Рядом с ними, за тяжелой дверью, начиналась служебная лестница. Я открыл дверь и потопал не спеша вверх, на двенадцатый этаж. Я считал этажи, потому что номеров на них не было. Двери на лестничных площадках были тяжелые, сырые, как бетон ступеней.

Когда я добрался до двенадцатого этажа, я вспотел и задыхался.

Я распахнул дверь в коридор, подошел к номеру 1224 и повернул дверную ручку. Она была на защелке, но дверь почти сразу открылась. Видно, Бетти стояла за ней. Я прошел мимо нее и плюхнулся в кресло, чтобы перевести дух.

Это была большая, просторная комната с застекленными створками дверей, выходивших на балкон. Двуспальная постель по крайней мере выглядела, как будто в ней спали. Кофточки и тряпки на стульях, предметы туалета на трюмо, чемоданы. Номер, видно, стоил не меньше двадцати зеленых в день.

Она опустила защелку замка.

— Все в порядке?

— Вахтер укурился в хлам. Безвреден, как котенок. — Я резко поднялся с кресла и пошел к дверям балкона.

— Подожди! — сказала она резко. Я обернулся к ней. — Бесполезно, — сказала она, — никто не сможет этого сделать.

Я стоял и ждал.

— Вызову-ка я полицию, — сказала она, — чем бы это ни обернулось для меня.

— Блестящая мысль, — сказал я. — Почему мы раньше об этом не подумали?

— Лучше уходи, — сказала она, — не стоит тебе ввязываться в это дело.

Я ничего не сказал. Я следил за ее глазами. Она с трудом держала их открытыми. Это был либо запоздалый шок, либо успокаивающее. Я не знал, что именно.

— Я приняла две таблетки снотворного, — сказала она, читая мои мысли. — Сегодня у меня больше нет сил. Уходи, пожалуйста. Когда я проснусь, я позову коридорного. Когда он придет, я как-нибудь заманю его на балкон, и он обнаружит то, что он обнаружит. А я ничего об этом не буду знать, ничегошеньки.

Ее язык начал заплетаться. Она встряхнула головой и потерла виски.

— А что насчет денег — тебе придется вернуть их мне, не так ли?

Я подошел к ней вплотную.

— Потому что, если я не отдам, ты им все расскажешь?

— Мне придется, — сказала она засыпая. — Что же мне делать? Они выбьют из меня всю правду. Я слишком устала бороться.

Я схватил ее за руку и встряхнул. Ее голова дернулась.

— Ты точно приняла только две таблетки? — Она разомкнула глаза.

— Да. Я никогда не принимаю больше двух за раз.

— Тогда слушай. Я сейчас выйду и посмотрю на него. Затем я поеду обратно в «Ранчо». Чеки я оставлю у себя. И пушку тоже. Может, меня им не удастся выследить. Проснись! Слушай!

Ее голова валилась набок. Она встряхнула ею, глаза раскрылись, но они казались какими-то потухшими.

— Слушай. За твой рассказ тебе в полиции никто не даст ломаного гроша в базарный день. Он только может привести тебя на виселицу. Поняла?

— Да, — сказала она, — а мне на это наплевать.

— Это не ты говоришь. Это снотворное.

Ее ноги подкосились, я подхватил ее и повел к постели. Она плюхнулась на нее навзничь. Я снял с нее туфли, накинул на нее одеяло и подвернул его.