— Если вы имеете в виду всемогущего и всеведущего Господа, который создал мир таким, каким он хотел его увидеть, — нет.

— Верьте, мистер Марло. Это великое утешение. Мы все в конце концов приходим к этому, потому что мы обречены на смерть и обратимся в прах. Для личности это занавес, а может, лишь смена декораций. Загробная жизнь вызывает ряд затруднений. Не думаю, что я был бы в восторге в раю, рядом с пигмеем из Конго, или китайским кули, или левантинским торговцем коврами, или даже с голливудским продюсером. Я сноб, я полагаю, и это замечание — дурного вкуса. Не могу я себе представить небес, в которых председательствует благожелательный старикан с белоснежной длинной бородой, по кличке Бог. Это дурацкие представления незрелых умов. Но не след обсуждать религиозные воззрения других, сколь идиотскими они бы ни казались.

Конечно, нет оснований полагать, что я наверняка попаду на небо. Звучит скучновато, надо признаться. С другой стороны, как я могу представить себе ад, в котором дитя, умершее до крещения, рядом с наемным убийцей, комендантом нацистского лагеря смерти или с членом Политбюро. Как странно, что лучшие устремления человека, этой грязной мелкой твари, его лучшие деяния, его великий самозабвенный героизм, его каждодневное мужество в суровом мире, — как странно, что все это должно быть куда более благородным, чем его земная доля. Это необходимо объяснить. И не говорите мне, что честь — это просто химическая реакция или что человек, который жертвует жизнью во имя другого, просто следует установленной схеме поведения в обществе.

Доволен ли Господь, когда отравленный кот одиноко умирает в судорогах в закутке? Доволен ли Господь, что жизнь сурова и лишь самые приспособленные выживают? Приспособленные к чему? Нет, все не так. Если б Господь был всемогущ и всеведущ в буквальном смысле, он не стал бы утруждать себя и создавать мир. Нет успеха, если не может быть неудачи, нет искусства, если нет сопротивления материала.

Неужели это богохульство — предположить, что и у Господа бывают свои неудачные дни, когда все из рук валится? И что дни Господа долги, весьма долги?

— Вы мудры, мистер Кларендон. Вы сказали что-то насчет того, что собирались изменить ее участь. — Он едва заметно улыбнулся.

— Вы думаете, что я заблудился в лабиринте собственных рассуждений? Нет, сэр, я не забыл. Женщина вроде миссис Уэст всегда кончает тем, что выходит замуж за элегантных охотников за ее кошельком, танцоров танго с бакенбардами, инструкторов лыжного спорта с прекрасными мышцами, траченных молью французских и итальянских аристократов, подозрительных ближневосточных вельмож и князьков. Она могла докатиться и до замужества с человеком вроде Митчелла. Если бы она вышла замуж за меня, она вышла бы замуж за старого хрыча, но за джентльмена.

— Ага.

Он хмыкнул.

— Вы, видно, не очень высокого мнения о Генри Кларендоне IV. Я вас не виню. Хорошо, мистер Марло, почему же вы интересуетесь Митчеллом? Я предполагаю, вы не сможете ответить.

— Нет, сэр. К сожалению, не смогу. Я хочу узнать, почему он уехал так быстро после приезда с Востока, кто заплатил по его счету и почему, если за него заплатила миссис Уэст или друг-толстосум вроде Кларка Брандона, нужно было заплатить за неделю вперед.

Его тонкие, стершиеся губы изогнулись:

— Брандон мог легко гарантировать оплату счета Митчелла просто по телефону. Миссис Уэст могла предпочесть дать деньги, чтобы Митчелл сам расплатился. Но за неделю вперед? Почему наш добрый Явонен сказал вам это? Что вы сами предполагаете?

— С Митчеллом связана какая-то история, и отель не хочет, чтобы она вышла наружу. Что-то для последних вечерних газет.

— Вроде чего?

— Вроде убийства и самоубийства. Это я говорю только к примеру.