– Я помню каждого мужчину, помню, кто из них какую бутылку принес, – продолжала Фабиола. – Я всегда была, мягко говоря, взбалмошной, но и у меня есть свои правила и представления о приличиях.

– По бутылке с мужчины, – не удержалась от комментария Блисс. Сестры, похоже, не собирались прекращать болтовню про газетную статью и Себастьяна. Она сняла очки в металлической оправе и протерла стекла подолом своей широкой юбки. – И каждому клиенту по свечке.

– Они не были клиентами, – возразила Фабиола.

– Это я так… – Блисс понимала, что она, как хозяйка, в любую минуту может просто встать и уйти. Но ее отец всегда твердил: «Мы никогда не должны уходить от споров и неприятных дискуссий». Он вдалбливал эти жизненные правила в голову Блисс, потому что хотел знать наверняка: все его инструкции будут поняты и приняты к неукоснительному исполнению.

– Мне никогда не хотелось длительных взаимоотношений. – Фабиола шумно втянула носом воздух и указала пальцем на высокую темно-зеленую бутылку с совсем маленьким огарочком и застывшими каплями воска на стенках. – Он был самым лучшим из всех. Тебе бы с ним познакомиться. У него глаза…

– Такого же цвета, как эта бутылка, – улыбнулась Блисс. – Именно поэтому ты завела сейчас этот разговор? – Блисс опасалась, что знает ответ на свой вопрос.

– Нам не хочется, чтобы ты думала, будто только у тебя… Ну да, мы не хотим, чтобы ты стеснялась и стыдилась своего прошлого. Ты должна знать, что мы нисколько не шокированы.

Блисс раскрыла рот, но так ничего и не сказала.

Полли положила ладони на плечи Блисс.

– Мы с Фаб очень рады – ты тоже знаешь, что такое любовь. Мы рады иметь дело не с закомплексованной ханжой, не с пуританкой. И еще, ты должна гордиться тем, что ты женщина, а не стыдиться своей женственности.

– Я вовсе не стыжусь того, что я женщина! – Блисс резко поднялась. Они ничего не знают. Они не знают ее. Никто никогда по-настоящему ее не знал. Кроме Себастьяна. – С каких это пор у меня репутация закомплексованной ханжи и пуританки?

Фабиола тоже встала из-за стола и сказала:

– Да всегда была, сколько тебя знаю. Мы все всегда считали, ты даже понятия не имеешь, для чего все это нужно.

– Это?.. – изумилась Блисс.

– Фаб права, – согласилась Полли. – Я хочу сказать, сколько мы знакомы, всегда казалось, что мужчины тебя вовсе не интересуют. Стоило Ленноксу подкатиться к тебе, и ты повела себя… чудно и странно. А сейчас мы узнали, что у тебя, оказывается, был такой страстный роман с этим знаменитым человеком, который когда-то обманул тебя и бросил. То есть я хочу сказать, становится понятно, насколько обманчивым…

– Хватит! – отмахнулась Блисс. – Прекрати сейчас же! С чего вы все это взяли? И почему ты вдруг решила перескочить с одной темы на другую? Как связано мое председательство – чего на самом деле нет – в каком-то там комитете с давним романом? И с тем, что меня обманули…

Полли облизала губы.

– Кажется, мы ее расстроили, Фаб.

– Какая поразительная проницательность, – проворчала Блисс.

– Тело женщины создано для любви, – проговорила Фабиола. Она внимательно осмотрела старую, изрядно поношенную голубую юбку Блисс, которую в свое время выбросила художница, когда-то снимавшая здесь жилье, и фиолетовые шлепанцы на ее ногах. – А ты пытаешься спрятаться, исчезнуть, сделаться невидимой за всеми этими безобразными шмотками. Надеваешь на себя всякое тряпье, а ведь под ним бьется горячее сердце.