Приблизившись к ним, Гареев сказал:

– Едем, пора.

И действительно, у вертолета уже стоял армейский джип с работающим мотором. Хомутов направился к машине, оставив Уланова у вертолета, и только уже садясь, на мгновение обернулся: Уланов орал на второго пилота, злость срывал.

В машине было душно, застарело пахло потом и чесноком. Гареев уселся рядом с Хомутовым, хлопнул дверцей. Человек на переднем сиденье, одетый в полувоенную робу, обернулся, проговорил на северном наречии:

– Сразу на место двинем. Не возражаете?

Хомутов перевел. Гареев молча кивнул и отвернулся к окну.

– Ничего толком мы еще не знаем, – продолжал местный. – Но, похоже, птица не из простых.

Хомутов снова перевел.

– Почему так решили? – спросил Гареев, не отрывая взгляда от окна, за которым тянулись однообразные мазанки окраины.

– Документы у него слишком хорошо сделаны. Простым боевикам таких не дают. Ехал из Хедара рейсовым автобусом. Очевидно, готовится какая-то крупная акция.

– В Хедаре?

– В Хедаре, да, – кивнул человек на переднем сиденье. – Идет подготовка к военному параду, вы ведь знаете. Президент Фархад примет в нем участие. Нет ли здесь связи?

Гареев задумчиво посмотрел на собеседника. Выглядело это довольно правдоподобно, и он встревожился.

Джип остановился у массивных железных ворот, засигналил. Ворота со скрипом отворились, открыв унылое пространство испепеленного в прах двора, за которым высилось мрачное здание в три этажа с окнами, забранными решетками. Джип описал дугу и остановился. Человек на переднем сиденье снова обернулся, заметил буднично:

– Пришлось немного попортить физиономию этому мальчугану.

Хомутов, переведя Гарееву, внезапно понял, что сказано это не просто так – их готовят, чтобы не было неожиданностей. Сердце его сжалось, и по гулким пустынным коридорам он шел, ощущая, как холод сковывает спину. Представлялось: они входят в какую-то камеру, а там – не человек, а кровавое бесформенное месиво на полу, нечто ни с чем не сообразное. И вот это нечто начинает шевелиться, хлюпая в луже крови и мочи, поворачивает к ним свой ужасный лик…

Он искоса взглянул на Гареева. Тот шел спокойно и уверенно, на лице полковника ничего не было, кроме деловитой озабоченности. Миновали коридор, поднялись на второй этаж, провожатый распахнул одну из дверей и жестом предложил войти. Хомутов переступил порог, с трудом удерживаясь, чтобы не зажмуриться от накатившего на него липкого ужаса.

К его удивлению, ничего сверхъестественного он не увидел. Двое мужчин – один сидел за столом, второй со скучающим видом стоял у окна, и еще был третий, по другую сторону стола, – он сидел на стуле, уперев локти в колени, и когда скрипнула дверь, стремительно обернулся к вошедшим. Хомутов поразился его бледному, цвета сырой муки, лицу. Те, что были позади стола, приветствовали их и представились. Обычные офицеры службы безопасности, третий же, с белым лицом, оказался тем, из-за кого Гареев примчался в Мергеши. Услышав об этом, Хомутов взглянул на арестованного с невольным изумлением – тот никоим образом не походил на террориста, сурового боевика, о которых ему приходилось слышать. Мал ростом, тщедушен. Может, ошибка? Арестованного удалили из кабинета, чтобы ввести Гареева в курс дела, и полковник убедился, что действительно толку от допросов не было. Ни имени, ни того, зачем и к кому ездил связной в Хедар. Гареев, слушая, брезгливо морщился, так что офицеры поневоле чувствовали себя школьниками, не выучившими урок.

Наконец Гареев сказал со вздохом:

– Ваш человек, сопровождавший нас с аэродрома, прав, предполагая, что есть связь между этим связным и парадом в Хедаре. Однако времени остается в обрез. Если он не заговорит, а во время парада произойдет нечто незапланированное – ваше дело плохо.