— Ладно… орден, так орден, — решил я, подумав, что если вообще не пойду, то будет ещё хуже.

Честно говоря, я бы завалился с ноутбуком на диван и предался бы любимому занятию — сочинительству, но надо было куда-то топать из-за солидарности с Репиными.

— Точно-точно… — подтвердил Валентин Репин. — Даже не сомневайся.

Орден у меня был самый простой: «георгиевский» четвёртой степени. Не боевой. Формальный. Я целый год не числился нигде, пока не попал к Ефрему Набатникову, позывной — Юз, так что официально я нигде не воевал, кроме последних двух месяцев.

И я его надел. Лучше бы — проглотил. Весь вечер я был в центре внимания и устал, словно на мне пахали, потому что мне было стыдно. Орден-то был формальный, просто за участие в сопротивлении, а я его нацепил как знак принадлежности к истинно русскому миру.

* * *

Алла Потёмкина, со своим абрисом сухих, порывистых скул, вцепилась в меня, как в приз из «поля чудес», таскала из зала в зал своего огромного дома, как бобика на цепочке, и всем представляла, обращая внимание в основном на орден.

— Наш герой! Из Донецка!

Мне казалось, они все думают с презрением: «Ну что с того, что ты там был?»

Однако женщина бледнели от моих голодных камушков в голосе, предлагали забить на приличие и выпить на брудершафт. Мужчины морщились от рукопожатия и ложились штабелями от чувства зависти: а у нас кишка тонка!

Я вспомнил, что до госпиталя заводился с пол-оборота и готов был разорвать любого, кто что-то скажет не так в отношении ДНР, а здесь я постарался сделаться паинькой, душечкой, телёнком с мокрым носом. Алла Потёмкина, чувствуя мою непонянку, пугалась пьяного скандала и тащила меня дальше. В огромные окна усадьбы, занавешенные тяжёлым бархатом, заглядывала не менее огромна луна. Друзья Аллы Потёмкиной были взволнованны присутствием чужака, статус которого невозможно было угадать даже по его одежде.

Вначале я сгорал от стыда и ужаса, а потом набрался терпения и даже грудь выпятил, стараясь меньше опираться на аптечную палку. Дамы оценивали меня совсем по другим качествам, (я подозревал, что Алла Потёмкина втихаря потешалась), им нравился мой подтянутый армейский зад, и от парочки из них: женщины гренадёрского роста с чёрными усиками и милой блондиночки с ярким ртом я даже заслужил ободряющего шлепка по одному месту и едва не побежал, дабы избежать позора, а один подвыпивший джентльмен долго и с любопытством разглядывал мой орден, оценил на вес и наконец спросил без капли подвоха:

— А настоящий?!

В его глазах читалась большая глупость и непонимание, откуда я такой взялся.

— Настоящее не бывает! — с возмущением заверила его Алла Потёмкина.

— Блестит больно тускло, — как скоморох, промямлил мужчина.

Я понял, что для таких, как он, Донбасс — это место, где живут одни неудачники.

— Ах, Партикулов, какой вы тёмный! — авторитетно заявила Алла Потёмкина и с досады больно дёрнула меня за руку, словно я был Партикуловым: — Сейчас я познакомлю тебя с очень интересным человеком… — сказала она и посмотрела на меня так, что я понял, ни в коем случае нельзя опростоволоситься, родина не простит.

Честно говоря, я запутался во всех этих лицах и в их значимости по рангу. Моя Наташа Крылова поступила бы по-другому, она бы просто не повела меня к такому человеку, как Партикулов, тем более, ко всем этим красивым, алчущим женщинам с кровавыми ноготками.

— Ах-ах-ах! — покривлялся Партикулов нам во след и, плюхнувшись на стул, потянулся за рюмкой.

Алла Потёмкина оглянулась, но ничего не сказала, однако, по лицу её я сообразил, что Партикулов — пустой человек, абсолютно случайно попавшийся нам на пути.