Здѣсь строго, замѣчали ему другіе мужчины.

— Да будто я пьянъ? О!

— Конечно-же пьянъ. А то нѣтъ, что-ли?

— Ну, коли по вашему пьянъ, то притворюсь трезвымъ — вотъ и не замѣтятъ.

— Какъ-же не замѣтятъ-то, коли ты шатаешься.

— Я шатаюсь? А хочешь, я сейчасъ по одной половицѣ пройду?

— Иди, иди прочь съ Богомъ.

— Какъ: иди? А гдѣ-же мнѣ ночевать?

— Да въ участкѣ. Самое для тебя лучшее мѣсто будетъ.

— Ну, веди меня въ участокъ, коли такъ. Предоставь. Пусть возьмутъ.

— Очень мнѣ нужно съ пьянымъ возиться. День-то деньской по городу слонялся я, слонялся, такъ только-бы на нары приткнуться.

— Ну, то-то! прищелкнулъ языкомъ пьяный. — Не возьмутъ меня, а то я въ лучшемъ-бы видѣ на даровую квартиру пошелъ. Въ участокъ берутъ только тѣхъ, кто на ногахъ не стоитъ, на тротуарѣ валяется. А я… Хочешь, я сейчасъ предъ тобой трепака спляшу?..

— Тьфу пропасть! Вотъ навязался! Да отойди ты отъ меня, Христа ради! А то и меня могутъ за твою пьяную компанію счесть и не пустятъ. Ну, уйди. Честью тебя просятъ. Вѣдь сейчасъ дверь отворятъ, а ты тутъ около меня мотаешься.

— О?! А нешто пропить этотъ послѣдній пятакъ?..

Въ это время щелкнулъ замокъ и отворилась дверь на лѣстницу.

— Протискивайтесь, бабы! Протискивайтесь скорѣй впередъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ, стоявшая около самыхъ дверей и влетѣвшая на лѣстницу первая.

Деревенскія бабы и дѣвки толпой хлынули за ней. Въ толпѣ проскользнули на лѣстницу и Акулина съ Ариной.

XXV

Ночлежный домъ, въ который попали Акулина и Арина съ товарками, былъ одинъ изъ тѣхъ, которыми завѣдывало общество ночлежныхъ домовъ. Дома эти устроены съ благотворительной цѣлью и хотя общество беретъ за ночлегъ пять копѣекъ съ человѣка, но каждый ночлежникъ обходится обществу гораздо дороже. За пять копѣекъ общество, кромѣ ночлега, выдаетъ ночлежнику передъ сномъ небольшую чашку щей съ кускомъ хлѣба или каши, а утромъ, передъ выходомъ съ ночлега, кружку чаю съ кускомъ сахару.

— Не напирай, не напирай! Столъ опрокинете! Куда всѣ сразу лѣзете! Бабы! Осади назадъ! Осади, говорятъ вамъ, назадъ! Которая будетъ напирать — вонъ вышвырну! раздался съ площадки, у которой кончалась лѣстница, мужской голосъ.

На площадкѣ стоялъ столъ въ видѣ стойки, онъ загораживалъ входъ въ ночлежныя комнаты и около стола сидѣлъ смотритель дома, онъ-же и кассиръ, человѣкъ торговаго типа въ потертомъ пальто-пиджакѣ и шапкѣ. Человѣкъ этотъ пропускалъ мимо себя ночлежниковъ, принималъ пятаки и выдавалъ билеты, вырывая ихъ изъ книжки.

Женщины, оповѣщенныя предводительшей — женщиной съ синякомъ подъ глазомъ, что въ ночлежный домъ можно и не попасть, ежели мѣстовъ не будетъ, въ особенности напирали на столъ, стараясь протискаться къ нему. Стоялъ говоръ визгливыхъ женскихъ голосовъ. Кто-то кричалъ въ толпѣ:

— Бабоньки! Что-же это такое! Я башмакъ съ ноги потеряла! Дайте-же нагнуться. Вѣдь пропадетъ башмакъ. Какъ-же мнѣ объ одномъ башмакѣ!..

— Вамъ-же сказано, чтобы вы не тискались, бабье племя! Что это такое! Я, ей-ей, перестану билеты выдавать! возглашалъ смотритель.

Арина получила уже билетъ, проскользнула мимо стола и кликала Акулину:

— Акулинушка! Гдѣ ты! Иди скорѣй! А то разрознимся.

— Я здѣсь, здѣсь, милая. Погоди немножко… Сейчасъ… Видишь, пускаютъ по очереди, отвѣчала Акулина, стоя въ толпѣ сзади женщины съ синякомъ подъ глазомъ.

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ рылась въ карманѣ, шаря денегъ. У ней оказалось въ наличности только три копѣйки, но смотритель за три копѣйки билета не выдавалъ.

— Какъ-же ты лѣзешь, мать, не сосчитавъ деньги? Вѣдь знаешь, что сюда за три копѣйки не пускаютъ, а надо пять, говорилъ смотритель.