— Нѣтъ, ужъ у тамошняго хозяина положеніе двугривенный. Онъ такъ и расчитываетъ на такихъ, которымъ дѣться некуда. Да чего ты сомнѣваешься-то! По нынѣшнему времени, когда работы нигдѣ нѣтъ, и двугривенный Божій даръ.

— Такъ-то оно такъ, но все-таки…

— А ночлегъ, умница, даютъ? Ты это навѣрное знаешь? допытывалась у Лукерьи женщина съ широкимъ лицомъ. Лѣтось я работала, такъ давали.

— Даютъ, даютъ, и теперь даютъ. Сколько-же разъ я тамъ въ началѣ поста работала. У него сараевъ много. Спи сколько хочешь.

— А ужъ меньше двугривеннаго въ день ряды не бываетъ?

— Не любитъ онъ вотъ когда опаздываютъ и опоздавшимъ иногда по пятіалтынному вмѣсто двугривеннаго предлагаетъ — это точно, ну, да мы сегодня, кажись, не опоздали.

— Ну, вотъ видишь, все-таки бываетъ ряда и по пятіалтынному, а за пятіалтынный-то какъ-же работать, коли ежели на своихъ харчахъ?

— Да полноте вамъ плакаться-то! Богъ милостивъ.

Перешли Троицкій мостъ и пошли по улицамъ Петербургской стороны. Вотъ и церковь, обнесенная оградой, за которой высились еще голыя, но уже съ надувшимися почками деревья и кустарники. На колокольнѣ заунывно звонили къ заутрени. Женщины остановились передъ церковью и стали креститься. Взоръ Акулины упалъ на часовенку, помѣщающуюся около церкви на углу ограды. Часовенка была открыта и въ отворенную дверь виднѣлся подсвѣчникъ съ нѣсколькими горящими свѣчами передъ старымъ потемнѣлымъ образомъ.

— Голубушки, сложимтесь на свѣчку отъ усердія и поставимте вонъ въ часовенкѣ, предложила товаркамъ Акулина. — Намъ за это Богъ подастъ, что ужъ насъ всѣхъ до единой на тряпичный дворъ въ работу возьмутъ. Умницы, кто усердствуетъ?

Мгновенно опустились руки въ карманы, начались развязываться узелки кончиковъ головныхъ платковъ, гдѣ были у нѣкоторыхъ женщинъ спрятаны деньги, и Акулинѣ стали подавать копѣйки. Подавая монеты, женщины набожно крестились.

— Положи ужъ и за меня копѣечку, Акулинушка, ежели милость твоя будетъ, шепнула Акулинѣ Лукерья. — Двѣ копѣйки я тебѣ должна, ну, а теперь ужъ три должна буду. Я, ей-ей, отдамъ. Ты не сомнѣвайся.

— Ладно, ладно, отвѣчала Акулина, сосчитала деньги и пошла въ часовню купить свѣчку.

Черезъ минуту мірская свѣчка теплилась уже передъ образомъ. Толпа женщинъ стояла передъ входомъ въ часовню и опять набожно крестилась.

— Ну, поторапливайтесь теперь, товарушки, поторапливайтесь, а то какъ-бы не опоздать, да не привязался-бы хозяинъ-то, что поздно пришли, торопила Лукерья женщинъ.

— Нѣтъ, ужъ теперь не привяжется, теперь намъ Богъ поможетъ, потому хорошее дѣло мы сдѣлали по своему усердію, не попуститъ Царица Небесная, чтобы онъ привязался, весело и увѣренно сказала Акулина и быстро зашагала, стараясь опередить Лукерью.

— Далеко еще идти? спрашивала Лукерью демянская женщина съ широкимъ лицомъ. — Вѣдь вотъ и работала я здѣсь лѣтомъ, а дорогу, хоть убей, не помню.

— А вотъ эту большую улицу пройдемъ, свернемъ въ первый переулокъ, потомъ во второй — въ этомъ, во второмъ переулкѣ и будетъ.

Попадались деревянные домики, выкрашенные желтой или сѣрой краской, весело смотрящіе, но наконецъ начались заборы, которыми были обнесены пустыри. Свернули въ послѣдній переулокъ, прошли далеко уже не весело смотрящій ветхій домъ съ деревянной, начинающей гнить, крышей, мѣстами на которой виднѣлся мохъ. Домъ этотъ совсѣмъ вросъ въ землю, нижняя часть его оконъ, съ заплатками на стеклахъ, почти касалась земли. За домомъ пошелъ покачнувшійся заборъ, сколоченный изъ барочнаго лѣса.

— Вотъ это тряпичный дворъ и есть. Сейчасъ ворота будутъ. Надо въ ворота входить, сказала Лукерья, указывая на заборъ.

— Вотъ, вотъ теперь и я вспомнила! воскликнула женщина съ широкимъ лицомъ.

— Ну, слава Богу! Пришли наконецъ.