Женщины подняли головы и смотрѣли посоловѣлыми отъ сна глазами.

— Гдѣ тутъ у васъ Арина валяется? Пусть встаетъ да воду носитъ. Умыться даже нечѣмъ, продолжалъ хозяинъ.

На полу зашевелились.

— Ариша! Вставай! Хозяинъ будитъ! заговорила безбровая Акулина и стала толкать спавшую сосѣдку, — вставай, Арина, да наноси воды.

На полу поднялась курносая молодая дѣвушка и держась за половицы руками, щурила глаза и зѣвала.

— Вставай-же, стряпка! еще разъ крикнулъ хозяинъ. — Здѣсь вѣдь не у себя дома, проклажаться нельзя. Вставай, бери ведра, да принеси воды изъ колодца.

— Сейчасъ… заторопилась дѣвушка, вскочила на ноги, бросилась къ ведрамъ, стоящимъ въ углу, и, еще пошатываясь отъ сна, вышла было на крыльцо, но тотчасъ-же вернулась, сказавъ, — босикомъ-то холодно на дворѣ, позволь ужъ прежде обуться, — и стала обуваться.

Хозяинъ между тѣмъ началъ будить мужиковъ и другихъ женщинъ.

— Вставайте! Чего валяться-то! А то заняли весь полъ, такъ что даже и не пройти… говорилъ онъ, проходя за перегородку и доставая оттуда полотенце.

Вскорѣ два ведра воды были принесены Ариной, умывальникъ около крыльца былъ также наполненъ водой и хозяинъ принялся умываться. Когда онъ опять вошелъ въ избу, всѣ уже были на ногахъ. Арина, умывшаяся у колодца, стояла уже въ углу передъ закоптѣлымъ образомъ и молилась.

— Открестишься, такъ печь затопить надо, да избу подмести, отдалъ онъ ей приказъ.

Вставшіе мужики и женщины, доставъ полотенца, также начали выходить на крыльцо поплескаться, рукомойника. Умывшіеся становились тутъ-же на дворѣ къ востоку лицомъ и крестились. Хозяинъ, расчесавъ гребнемъ волосы и надѣвъ картузъ, тоже вышелъ на дворъ и широкимъ вздохомъ втягивалъ въ себя холодный воздухъ. Было морозно. Лужи застеклянило, земля затвердѣла, на доскахъ былъ видѣнъ бѣлый морозный иней. Хозяинъ въ неудовольствіи покачалъ головой.

— Вишь, утренникъ-то какой! сказалъ онъ. — Къ парникамъ теперь и приступить нельзя, не токма чтобы ихъ открывать и полоть въ нихъ, а я дармоѣдовъ набралъ. Ближе какъ къ девяти часамъ утра и рогожъ снять съ рамъ невозможно, а то все зазябнетъ. Когда тутъ пропалывать!

Мужики и бабы слушали и стояли, какъ виноватые.

— Да ужъ отъ сорока мучениковъ завсегда по утрамъ сорокъ утренниковъ, сказалъ маленькій, тщедушный мужикъ-работникъ съ клинистой бородкой.

— Всегда! передразнилъ его хозяинъ. — Такъ на что-жъ я вчера четырехъ новыхъ дармоѣдокъ набралъ? Зобы-то хозяйскими харчами зря набивать у меня и прежнихъ рабочихъ было достаточно.

— А ужъ это твоя воля хозяйская.

— Когда тутъ парники откроешь изъ-за эдакаго мороза!

— Не плачься, хозяинъ. Солнышко взойдетъ и живо нагрѣетъ.

— А пока оно нагрѣетъ, вы будете сидѣть сложа руки? Думаешь, что это очень пріятно хозяину? Какъ-же, дожидайся! Пейте чай скорѣй, да начинайте до парниковъ-то старыя кочерыжки изъ грядъ выдергивать.

— Что прикажешь, то и дѣлать будемъ.

Въ избѣ между тѣмъ возились уже всѣ женщины, помогая Аринѣ, назначенной на сегодня въ стряпки. Однѣ мели полъ швабрами, другія суетились около грязнаго ведернаго самовара, засовывая въ его трубу зажженыя лучины. Сама Арина растапливала печь. По избѣ носился дымъ и, смѣшавшись съ испорченнымъ за ночь отъ ночлежниковъ воздухомъ, представлялъ изъ себя убійственную атмосферу.

Вскорѣ печь запылала, вентилируя избу, и воздухъ началъ очищаться. Черезъ четверть часа самоваръ былъ поставленъ на столъ. Хозяинъ, все еще хмурый, заваривалъ чай, выложивъ на столъ грудку колотаго сахара на синей бумагѣ.

— Посуды у меня всего только шесть чашекъ да стаканъ. Чѣмъ пить чай поочереди-то, такъ вы купите себѣ, каждая баба, по посудинѣ,- сказалъ онъ.