— Ну, съ предстоящимъ праздникомъ васъ, барышни. Будете разговляться на праздникахъ, такъ смотрите, не обожритесь.

— Какое тутъ обжиранье, голубчикъ, — отвѣчала ему Фекла. — Только-бы животы отъ голодухи не подвело. Вѣдь вотъ пять денъ безъ заработка надо просидѣть, а то и шесть. На четвертый-то день праздника примешь-ли на работу?

— Да, да… Съ четвертаго дня у насъ дворъ будетъ открытъ. Кто хочетъ, тотъ приходи на работу. Теперь время весеннее, надо торопиться. Вонъ тамъ у насъ кучи еще не оттаяли, а въ нихъ вѣдь кость и разная разность свалена. За шесть-то дней пооттаетъ хорошенько, такъ тоже разбирать надо. Тряпки разберемъ — за кость примемся. Ну, съ Богомъ! — кивнулъ прикащикъ женщинамъ и спросилъ:- А гдѣ на праздникахъ будете нѣжиться? На постояломъ дворѣ, что-ли?

— Да вотъ ужъ и не знаемъ какъ… Безъ пристанища жить нельзя, а и постоялый-то намъ не по деньгамъ, отвѣчала Анфиса. — Суди самъ: вѣдь тоже на баню нужно, Богу на свѣчку, безъ того чтобъ не разговѣться тоже нельзя, потому христіане… А на какіе достатки при нашихъ заработкахъ-то?

— Ну, никто какъ Богъ… Въ Питерѣ люди съ голоду не мрутъ, ободрительно произнесъ прикащикъ. — Идите на постоялый…

— Да конечно-же на постоялый… А тамъ нужно сообразить, нельзя-ли какъ-нибудь позаложиться, чтобы концы-то съ концами до заработка свести… бормотала Анфиса и прибавила товаркамъ:- Пойдемте, дѣвушки.

Женщины перекинули черезъ плечи кто котомку, кто мѣшокъ, кто полушубокъ, и поплелись съ тряпичнаго двора. Прикащикъ, смотрѣлъ имъ въ слѣдъ и крикнулъ:

— Придите хозяина-то въ первый день Пасхи поздравить! Онъ честь любитъ, похристосуется и по яицу вамъ дастъ, а то такъ и двугривеннымъ посеребритъ вашу братію. Ему двугривенный плюнуть, а почетъ дорогъ…

— Ладно, ладно… Придемъ, голубчикъ… Спасибо тебѣ, что сказалъ и надоумилъ насъ, глупыхъ, отвѣчали женщины и вышли за ворота тряпичнаго двора.

XLIII

— Стащили въ больницу? спрашивала про Акулину хозяйка постоялаго двора, когда женщины пришли къ ней на ночлегъ.

— Свезла, свезла, сердечную, отвѣчала Арина.

— Спрашивалъ докторъ, откуда она? Записали тамъ нашъ адресъ?

— Спрашивали, милая, спрашивали, гдѣ она ночевала, про квартиру спрашивали и на какой улицѣ и чей домъ, но почемъ я знаю на какой улицѣ и чей домъ! Ужъ ты извини, что не знала. Сказала, что на постояломъ дворѣ — вотъ и все.

— И счастливъ твой Богъ, что не знала! А то доктора сейчасъ прислали-бы болѣзнь искать. И начали-бы тутъ все ворошить да прыскать и переворачивать. Нынче ежели заболитъ постоялецъ да попадетъ въ больницу, такъ просто бѣда! Хлопотъ не оберешься. Но главное, что они навоняютъ въ комнатахъ. Такимъ снадобьемъ прыскаютъ, что просто ужасти! Ну, что-жъ, на всю Пасху ко мнѣ? спросила хозяйка женщинъ.

— Да вѣдь на всю Пасху, такъ паспорты прописывать надо, отвѣчала Анфиса. — Я знаю Питеръ-то, я бывалая. А тамъ при пропискѣ и рубль больничныхъ подай, а у насъ, милая, говоримъ прямо, денегъ-то ни кругомъ, ни около.

— Мужъ можетъ прописать васъ, что вы проѣздомъ, тогда никакихъ больничныхъ. Только за прописку и возьмутъ…

— Нѣтъ, ангелка, намъ каждая копѣйка дорога. Дай ты намъ такъ переночевать сегодня, а что завтра — видно будетъ.

— Чудачка! Да вѣдь у насъ тоже ревизія бываетъ, ревизоры ходятъ, осматриваютъ.

— А придетъ кто осматривать, такъ мы сапоги и котомки на плечи, да и уйдемъ, куда глаза глядятъ. Нѣтъ, ужъ ты, душечка, насъ не тѣсни. Паспорты завсегда при насъ.

— Ладно.