|
Она закрыла глаза, чтобы никто не догадался о грешных мыслях, терзавших ее душу и тело, да и кто мог догадаться в пустом баре ночного аэропорта, где, кроме Андрея, никого не было. Барменша спряталась в глубине стойки, прикорнув в кресле, коротая долгую зимнюю ночь. «А что испытывает Андрей, какие желания обуревают его?» – подумала Гюзель и приоткрыла глаза. Она увидела пристальный взгляд серых глаз, разглядывающих ее лицо, руки, он смотрел на нее, съежившуюся от давно забытых желаний, с нескрываемым любопытством. «Надо что нибудь сказать, а то веду себя, как дикарка, то от поезда отстала, то денег на билет нет, то вдруг возжаждала мужской ласки. Чушь какая то, надо срочно освоить цивилизованные формы ведения беседы с незнакомым мужчиной. Ха ха».
– Андрей, а кто вы по профессии? – спросила она, принимая позу великосветской дамы, обучавшейся манерам и этикету английской бонной. Не финской, не немецкой, непременно – английской… – Неужели это сейчас так важно? – изумился он, закуривая сигарету. – Ну, не очень, но нужно же о чем то говорить. До самолета еще три часа, мы здесь уснем, если будем молчать с закрытыми глазами, – сердито буркнула Гюзель. – Можно обсудить тему освоения Галактики, волнующую в этот момент все человечество, – рассмеялся Андрей. – Да да, есть ли жизнь на Марсе? – подхватила шутку Юмашева. «Вот и поговорили, называется. Почему нельзя поговорить о душе, о том, что волнует двух незнакомых людей в зимнюю ночь в пустом баре аэропорта. Даже самолеты сегодня не гудят, наверное, отсыпаются перед перелетом, или, может, погода нелетная? Бог с ней, с погодой, все равно никуда не полечу. Завтра получу по заслугам за все, что сделала и не сделала, за все мыслимые и немыслимые поступки. Утром все встанет на свои места, стресс забудется, затрется текущей жизнью, заплывет очередными делами и проблемами, а через день уже забуду, что меня на какое то мгновение взволновал этот сильный и мужественный человек. Утром все желания покажутся смешными и нелепыми», – уныло думала она, отпивая коньяк мелкими глотками, чтобы не задохнуться. – Не люблю говорить о работе, – заговорил Андрей, – есть я, и есть работа, и мы существуем отдельно, на разных полюсах. – Понятно, работа для вас источник существования, – сказала Гюзель просто так, чтобы что нибудь сказать. – Не совсем так. Хочу сказать, что работа не может служить обозначением человека, профессия не определяет характер. «Вот здесь можно с ним поспорить, как раз профессия определяет характер. К примеру, мой организм не может существовать без работы и вне работы, и ничего с этим поделать невозможно. И моя профессия определяет мои поступки и, разумеется, характер. Правда, сегодняшний случай не является доказательством сложной теоремы. Это исключение из правил». Гюзель мысленно спорила с Андреем, стараясь не встречаться с ним взглядом. – А кто вы по профессии, Гуля? – услышала она и улыбнулась. – Не могу сказать. – Что нибудь секретное, связанное с правительством? Вы так испугались на вокзале. Я уже решил, что ваша жизнь в опасности. – Нет, что вы, ничего такого… имею в виду, ничего секретного. Просто привыкла к точности и порядку, к дисциплине. Не люблю, когда выбиваюсь из режима, тогда… – она снова запнулась и замолчала. – Что тогда? Скажите, что тогда? – спросил Андрей. В его глазах зажглись огоньки, у него и прежде светились глаза, но это были другие пожары. Она оглядела пустой зал, подыскивая подходящий ответ, но ничего не придумала, что бы ему ответить, и продолжала молчать. «Что сказать? Когда выбиваюсь из режима, а это случается редко, то всегда вспоминаю, что я все таки – женщина, и мне могут нравиться мужчины. |
