Решения съездов, подобно международным постановлениям, скреплялись крестным целованием. Участники соглашения брали на себя обязанность силой проводить его в жизнь, памятуя об общей пользе.

Действительно, когда после Любечского съезда один из его участников, князь волынский Давид Игоревич, вероломно захватил и ослепил галицкого князя Василька, то прочие князья, участвовавшие на съезде, во главе с Владимиром Мономахом, выступили против него и его соумышленника князя киевского Святополка Изяславича.

Со Святополком они вскоре помирились, потребовав, чтобы он принял участие в карательной экспедиции против Давида, а самого Давида заставили явиться на новый снем. Здесь было решено отнять у него Владимир-Волынский, «затем, что ты вверг нож в нас, чего не бывало в Русской земле!»

Наряду со снемами в силе были и соглашения между отдельными князьями. Характерно, что и в таких случаях к дипломатическим переговорам привлекались третьи лица — союзные князья и их дружинники.

Иногда посредниками выступали женщины из княжеской семьи. Так, мачеха Владимира Мономаха, вдова его отца Всеволода, по просьбе киевлян, примирила своего пасынка с киевским князем Святополком. Владимир «преклонился на просьбу княгини, потому что чтил ее, как мать, отца ради своего».

Очень крупную роль играли в переговорах церковные феодалы — епископы и настоятели монастырей. В переговорах между Владимиром Мономахом и киевлянами, кроме его мачехи, принимал участие и митрополит, и это тоже оказало влияние на его решение, потому что он «и митрополита также чтил, сан святительский, и не преслушал мольбы его».

Епископы постоянно выступали в качестве послов. Среди них были выдающиеся дипломаты. Такие черты наблюдаются, например, у черниговского епископа Порфирия, который в 1187 году был посредником между рязанскими князьями и владимирским великим князем Всеволодом Большое Гнездо, «милость прося у него, дабы умирить его с рязанцами». При содействии обманутого им владимирского епископа Луки это ему удалось, и он сам, по просьбе Всеволода, поехал с его дружинниками в Рязань с «миром». Но в Рязани он повел свою линию, «утаився от Всеволодовых дружинников», так как его симпатии лежали всецело на стороне Рязани, которая входила в состав его епархии.

Он действовал, по словам владимиро-суздальского летописца, «не по-святительски, но как переветник и лжец» и «инако изворотил речь», то есть проявил те свойства, которые в последующие века долгое время считались основными качествами настоящего дипломата.

Договоры между князьями нередко заключались непосредственно в присутствии епископов или в стенах почитаемых монастырей.

Все это давало широкую возможность духовенству вмешиваться в международную политику.

Характерен случай, имевший место в 1127 году, когда игумен одного из киевских монастырей, Григорий, при поддержке созванного им церковного собора понудил киевского князя Мстислава Владимировича нарушить договор с черниговским князем, заявив: «на мне пусть будет грех, если преступишь крестное целование». Мстислав сотворил волю духовенства и, по словам летописца, раскаивался в этом всю жизнь.

В тех случаях, когда князья не принимали участия лично в ходе переговоров, дипломатические отношения осуществлялись посредством послов.

При отсутствии налаженных сношений и элементарной безопасности в пути вопрос о неприкосновенности послов был одним из наиболее важных. В Смоленском договоре 1229 года устанавливается двойная вира (плата) за убийство посла. Точно также и Новгородский договор 1270 года за убийство новгородского посла требует двадцать марок серебра и столько же за немецкого посла вместо обычных десяти марок.