Редлендс (поместье Райанов) — это большой белый дом с колоннами и верандой, на которой в шезлонге сидит Бен, а чернокожий дворецкий по имени Генри приносит ему джулеп.  Генри приезжает каждый день на работу в сиреневом „шевроле“ и надеется в не столь отдаленном будущем стать юристом. Он способный молодой человек и своего добьется. В поместье два теннисных корта, загон (кораль), полный резвых скакунов, и непременный бассейн. Бен, как ты догадываешься, не ездит верхом и не играет в теннис, и если он в это время не добавляет местного колорита на ретроспективной выставке, то плавает на резиновом матрасе в этом бассейне. Я очень сожалею, что он покинул тебя так надолго, но, поверь, этот отдых ему просто необходим. В последние годы он напряженно работал, и небольшая передышка не принесет ему вреда. Если тебе одиноко, наше приглашение остается в силе. Приезжай, дорогая, поживи с нами, для нас это будет большой радостью.

Покраска стен закончилась, пол в мастерской был отмыт дочиста. Картины были поставлены в стеллажи, рисунки аккуратно сложены. Карандаши и кисти рассортированы, различные тюбики с затвердевшей масляной краской, однажды использованные и затем брошенные, были собраны и отправлены в мусорный ящик.

Делать больше было нечего.

Бен отсутствовал уже две недели, и тут пришла открытка от Кристофера. Эмма была в коттедже, готовила на кухне кофе и выжимала сок — все еще в халате, волосы завязаны в конский хвост, — когда толстощекий парень, здешний почтальон, просунул в дверь голову.

— Ну, и как ты тут сегодня, красотка? — осведомился он.

— Спасибо, отлично, — ответила Эмма, которая сразу же по возвращении из Парижа установила с этим пареньком дружеские отношения.

Он помахал перед ней пачкой писем.

— Это все твоему старику. А вот… вот открытка тебе. — Он рассматривал картинку, пока Эмма не выхватила у него открытку. — До чего же вульгарные эти открыточки. Понять не могу, как это приличные люди могут их покупать.

— И не поймешь, — оборвала его Эмма и, едва взглянув на грудастую девицу в бикини, перевернула открытку и посмотрела, от кого она. На почтовом штемпеле значилось «Брукфорд».

«Эмма, дорогая, когда же ты приедешь повидаться со мной? Сам я приехать к тебе не могу — день и ночь репетируем. Номер телефона в Брукфорде — 678, лучше звонить около десяти утра, перед тем как мы начинаем работать. Режиссер славный парень, помреж сволочь, все девицы конопатые и не такие красивые, как ты. Люблю, люблю, люблю.

Ближайший телефон был за милю от мастерской, поэтому Эмма спустилась по улочке в старую бакалейную лавочку, где она обычно покупала сигареты, консервы и порошковые супы, и позвонила оттуда.

Аппарат был допотопный, с трубкой на крючке, и надо было этот крючок подергать, чтобы дозвониться до оператора. Она сидела на ящике с пивом и ждала, когда ей ответят. Подошла серая с белыми отметинами и пухлая, как подушка, кошка и в изнеможении улеглась у нее на коленях.

Наконец трубка ответила раздраженным женским голосом:

— Брукфордский театр.

— Могу я поговорить с Кристофером Феррисом?

— Не знаю, он уже пришел или нет…

— Не могли бы вы посмотреть?

— Могу.