Всего два месяца назад, после инцидента в Дананге, американская авиация впервые бомбила Вьетнам после долгих лет присутствия там в качестве военных советников. – По правде говоря, я не вижу себя во Вьетнаме или в любом другом местечке, похожем на него. А что тебя тянет в Корпус мира, Пакс?

– Я уверена, что мне нужно именно туда. Я просто хочу увидеть мир и почувствовать настоящую жизнь, – серьезно ответила она, и Габби оставила их вдвоем продолжать этот разговор. – Я провела всю жизнь среди людей, пекущихся только о собственном удовольствии, и ни о чем больше. Я не хочу жить, как они. Мой отец заботился о людях как только мог. Я думаю, он поступил бы так же и сделал много больше для них, если бы имел такую возможность и в свое время не женился.

– Наверное, он прекрасный человек, – тихо сказал Питер, заметив, как смягчилось лицо Пакстон, когда она рассказывала об отце.

– Он был… – Комок встал у нее в горле. – Я очень любила его. Моя жизнь очень изменилась… после его смерти.

– Почему? – Его голос прозвучал в ночи так нежно, он так остро сопереживал ее рассказу, и так любил ее, что сам, как и Пакстон, иногда пугался этого.

– Моя мама и я… ну, мы слишком разные люди… – Она не хотела говорить большего, не было смысла в этой жалобе. И это прозвучало бы слишком больно – то, что она всегда знала, что мать не любила ее.

– И поэтому ты собралась в Корпус мира? Чтобы быть подальше от нее?

– Нет, – улыбнулась Пакстон. – Но в Беркли я приехала как раз поэтому. – Она была искренна с ним, вернее, они были искренни друг с другом. Иначе такие люди, как Пакстон и Питер, просто не умели общаться.

– Я рад, что ты это сделала, – сказал он, его губы коснулись ее губ. Они лежали на полу, повернувшись друг к другу и поддерживая головы ладонями.

– Я тоже, – шепнула она в ответ, и он обнял ее. Так они и целовались, пока вдруг Габби не открыла дверь ванной комнаты и не выглянула оттуда с очень заинтересованным видом.

– Эй, друзья, вы пойдете спать сегодня вместе или по отдельности или вы собираетесь провести здесь ночь, лежа на полу и обнимаясь? Мне‑то все равно, я просто хочу знать, ждать мне Пакс или ложиться спать.

Питер тяжело вздохнул, а Пакстон рассмеялась и откатилась от него, волосы ее разметались, щеки порозовели от поцелуев.

– Господи, ну как тебе объяснить, что нельзя так грубо ломать людям кайф, Габриелла. – Питер знал, как ненавидела сестра это имя, и использовал его для воспитания. – Как меня угораздило влюбиться в соседку собственной сестры? – Он поднялся и протянул руку Пакстон. – Я думаю, тебе хорошо бы поспать немного, малыш. Если эта болтушка позволит тебе это сделать. Я не знаю, как ты терпишь ее.

– Я просто засыпаю, если устала.

– А она все продолжает болтать. – Они опять рассмеялись, потому что это была истинная правда. Он поцеловал Пакстон на прощание и ушел. Как только он исчез, Габби напала на нее:

– Это серьезно, Пакс?

– Не глупи, мы знаем друг друга шесть недель, и перед нами целая жизнь. Ему еще три года учиться в юридической школе, а мне целых четыре. Что может быть серьезным? – В глубине души она знала, что это всерьез, но не хотела признаваться в этом ни себе, ни Габби.

– Ты не знаешь моего брата. Я никогда не видела его таким.