|
Роуз в юности была величавая красавица, не то чтобы высокомерная, но и не особо приветливая. Такая девушка, которую всегда ждет юноша постарше с машиной. Джули, тоже красавица, пусть и не такая сногсшибательная, была по-мальчишески шумная, смешливая, чемпионка по гимнастике, откровенно сексуальная. И наконец, Ребекка, знаменитая от рождения благодаря старшим сестрам, миниатюрная, бледненькая, немножко похожая на беспризорницу, самая некрасивая и самая умная, встречавшаяся с восьмого класса с одним и тем же бойфрендом — несколько безучастным мальчиком, играющим на гитаре. Ключ к пониманию ее отроческих лет (во всяком случае, по мнению Питера) давала школьная фотография, на которой Ребекка в короне победительницы, с призовыми розами в руках стоит, смеясь (кто знает, над чем — уж не над абсурдностью ли происходящего?) в коротком сверкающем платье с блестками; справа и слева от нее снисходительно улыбаются в камеру две другие, отставшие, участницы состязания — принцессы, как бы застывшие в своей миловидности, слишком обыкновенные и предсказуемые наследницы полнокровных девиц на выданье, наводивших тоску на Джейн Остин.
А потом… когда Ребекка училась в выпускном классе, Джули — на втором курсе в Барнарде, а Роуз уже подумывала о разводе, появился Миззи. К тому времени Беверли давно жила с перевязанными трубами. Ей было сорок пять. Сайрусу — пятьдесят. Как многозначительно заметила Беверли: "Ему, должно быть, отчаянно хотелось появиться на свет". К ее словам отнеслись всерьез. В конце концов, Беверли была специалистом по детям, детским врачом, в силу профессии совершенно не склонная к пафосным декларациям и сантиментам. Питер впервые увидел Миззи, когда Ребекка привезла его в Ричмонд. Знакомиться с семьей. Он испытывал неловкость — в их отношениях с Ребеккой был легкий привкус неправильности, что-то скользковатое: аспирант завел роман со студенткой из своего семинара — пусть даже он честно дождался конца семестра. Ее отец сам был преподавателем, и Питеру — несмотря на ободряющие слова Ребекки — нелегко было поверить, что "папа не имеет ничего против". — Слушай, прекрати, — сказала она ему, когда самолет пошел на посадку. — Перестань дергаться. Сейчас же! У нее была заразительная убедительность молодости, плюс этот обаятельно самоуверенный южный акцент. Она бы могла быть медсестрой на войне. Он обещал постараться. Затем они спустились по трапу, вышли из тесного зданьица аэропорта и — там, у старенькой семейной "Вольво", их ждала по-фермерски энергичная и дружелюбная Джули. А потом… потом был дом. Фотография, которую Ребекка однажды показала Питеру, в какой-то степени подготовила его к дряхлому великолепию самого особняка с глубоким тенистым крыльцом, утопающим в зарослях глициний. Но вот к чему он оказался совершенно не готов, так это к расположению дома в пространстве, к ветхой прелести всего района в целом, череде этих старинных зданий (одно сохранилось чуть получше, другое — чуть похуже), которые никто никогда не ремонтировал и не перестраивал — вероятно, это был не такой район, а Ричмонд — не такой город. — Боже мой, — пробормотал Питер, когда они подъехали. — Что-то не так? — спросила Джули — Давайте просто скажем: какая чудесная жизнь! Джули бросила быстрый взгляд на Ребекку. А, понятно, один из этих очень-очень умных мальчиков. На самом деле он вовсе не хотел показаться циником или, тем более, умником. Ничего подобного. Он просто влюблялся. К концу уикенда он потерял счет восторгам. Там был кабинет — кабинет! — Сайруса с фантастически удобным креслом (с плавающей спинкой), в котором, казалось, можно было сидеть и читать целую вечность. Была встреченная аплодисментами — увы, неудачная — попытка Беверли потрясти Питера пирогом собственного приготовления (впоследствии именовавшимся не иначе как "этот кошмарный несъедобный пирог"). |
