В Кетмень Тюбе, там, где пастбища перемежаются с полями ячменя и пшеницы, где Кёкёмерен впадает в Нарын и его голубая струя долго течет в одном русле с кофейной водой Атбаши, не смешиваясь с ней, где по узким ущельям в горы поднимается неповторимая мохнатая пихта Семенова, где старожилы показывают гигантскую выемку в скале – след копыта вихреподобного коня Манаса, родился сын батрака Сатылгана. Отец дал ему имя Токтогул – красивое, поэтическое имя («токто» – живи, не умирай, «гул» – цветок. «Живи, цветок!»).

Токтогул был батраком. Но когда проявились у него способности «ырчи» – певца импровизатора и он взял в руки комуз, то не для баев и манапов стал он петь, а для таких же, как он, бедняков, для народа. Два вида песен традиционны на Тянь Шане: мактоо (песнь восхваления) и кордоо (высмеивающая, сатирическая, обличительная). Все песни юного Токтогула – это кордоо. Всегда он следовал своему убеждению: «Вечной правде служи, акын!» И он был обличителем неправды, гнета, несправедливости, невежества. Лишь через много лет спел ырчи свою первую мактоо. Он посвятил ее Ленину.

Есть киргизская поговорка: «Бьющего камнем – бей словом». Она про Токтогула. Говорили, что его песни рождают бунт. Обвиняли его в том, что он был одним из организаторов Андижанского восстания 1898 года. Это обвинение было ложным. Он всего лишь пел. И за песни должен был расплачиваться. Суд приговорил его, якобы за участие в восстании, к виселице. Смерть заменили каторгой. Через Семипалатинск, Саратов, Москву, Тюмень группу андижанцев, среди которых был и Токтогул, привезли в Александровский централ. Токтогул пытался бежать – его заковали в кандалы. Так, в кандалах, работал тридцатичетырехлетний Токтогул на строительстве Кругобайкальской дороги. Только через три года были сняты с него ручные кандалы, через пять лет – ножные.

«Тридцать тысяч солдат вокруг, я не знаю их языка…»– пел акын. Но он нашел общий язык с  товарищами по заключению: «Радуясь песне моей, шепчутся дети тюрьмы: «Есть среди нас соловей, закованный, как и мы». Начальник тюрьмы разбил раздражавший его комуз о камень. Тогда русские товарищи купили акыну балалайку. Оборвав одну струну, Токтогул настроил балалайку, как комуз, и снова запел. Ему помогли бежать вторично. На этот раз дальняя дорога вернула его после двенадцати лет отсутствия на родину, в Тянь Шань, в Кетмень Тюбинскую долину. Здесь два года прятали акына те, кому пел он свои песни. Но жандармы нашли его и снова посадили в Наманганскую тюрьму. И снова друзья не оставили певца в беде. Народ собрал деньги, и за крупную взятку его отпустили. Случилось это уже накануне революции.

Миновала «эпоха скорби», о которой так много пел Токто. Народ взял свою судьбу в собственные руки. Но о старых песнях акына вспомнили. Приехал в Кетмень Тюбе этнограф А. В. Затаевич и записал некоторые мелодии. Потом, в 1928 году, во Фрунзе были приглашены тридцать акынов, среди них и Токтогул. Песни гор записали, положили на ноты. Теперь они останутся жить вечно, как память о прошлом народа. Правда, тогда не всем понравились импровизации Токтогула Сатылганова, говорили, что «песни Ток тогула народу непонятны». Сам то он знал, что это не так. Он уехал в свою долину, а ноты восемнадцати его куу (мелодии для комуза) были изданы, но… без слов. Стихи появились потом. Не сразу страна узнала Токтогула как поэта.

Минуло два десятилетия, и снова имя Токтогула достигло самых отдаленных уголков страны. Оно теперь навеки связано с названием одной из крупнейших в мире электростанций и рукотворного моря. Это море разольется на площади почти три тысячи квадратных километров. По своим размерам оно станет равным Цимлянскому водохранилищу. Среди трех тысяч озер Киргизии появится еще одно – море Токтогула…

Наступление продолжится.