Нарядно одета и его русоволосая подруга. На ней бордовая, из грубой шерсти панёва, вишневого атласа кофта, ожерелье из старинных серебряных монет и сердак — белоснежная куртка с двумя бортовыми полосами цветной вышивки.

Куда и зачем они идут? Наверно, просто так, никуда и ни за чем. Не сидится им сейчас дома. Вышли, чтобы похвастаться своим счастьем, чтобы подивились на их красоту добрые, независтливые люди.

Зубавин оторвал взгляд от молодых верховинцев и сейчас же обратил внимание на курносого, с небритым и сильно опухшим, как бы обмороженным, лицом парня. Одет и обут он был буднично, даже бедновато: старая свитка, переделанная, как видно, из отцовской, поношенные постолы, островерхая, с вытертой мерлушкой шапка. На спине парня прилажена новая корзина, и поверх нее видна красноносая голова чубатого гусака. Выделялся этот человек из толпы еще одной деталью: воротник его свитки был поднят. Зачем? Ведь нет ни дождя, ни ветра.

— Интересный хлопец! Часто он мимо вас на базар шагает? — спросил майор железнодорожника.

— Первый раз вижу. Он не здешний: нашим ветром и солнцем не поджарен, белокожий. И снаряжение тоже не здешнее.

— Какое снаряжение? — заинтересовался Зубавин.

— Постолы, свитка и шапка. Я всех наших, что живут вверху и внизу, знаю — не было среди них такого.

Нащупав в кармане рубчатую рукоятку пистолета, Зубавин распахнул дверь будки и подошел к шлагбауму.

— Гражданин, ваши документы! — тихо, но твердо сказал он.

— Пожалста!…

Но Зубавину уже не понадобилось заглядывать в паспорт. Это «пожалста», переведенное с иностранного и механически, помимо воли, сорвавшееся с языка, окончательно убедило Зубавина, что он не ошибся.

Парашютист был подвергнут обыску. Из его карманов извлекли скорострельный бесшумный пистолет, две гранаты, тугую пачку сторублевок и схему главной карпатской железнодорожной магистрали. В корзине оказались портативная радиостанция и две коробки с запасными патронами к пистолету. Обыск завершился тем, что Зубавин вытащил ампулу с цианистым калием, вшитую в воротник рубашки задержанного.

— Террорист?

Парашютист испуганно и протестующе замотал головой:

— Нет, нет!… — Помолчав, он добавил: — Только диверсант.

— Только… — Зубавин усмехнулся одними глазами. — Это тоже немало. Один шел?

— Один. Пан майор, я все расскажу. Я имел задание…

Зубавин остановил «кающегося» диверсанта:

— Потом расскажете, в более подходящей обстановке.

— Ничего, я могу и сейчас. Я имел задание…

Не слушая диверсанта, Зубавин подошел к нему, решительным жестом опустил воротник домотканной свитки, посмотрел на заросший рыжеватыми волосами затылок:

— Зачем поднимал?

— У вас бреют шею, а я…

— Понятно. Значит, оплошали ваши маскировщики. Кто вас снаряжал? Впрочем, потом…

В машине парашютист уже не пытался исповедоваться. Он молчал, мрачно, но и не без интереса, как заметил Зубавин, разглядывая окрестности Явора и улицы, заполненные народом. Машина остановилась перед ажурными литыми воротами горотдела Министерства внутренних дел. Парашютист опять оживился:

— Пан майор, не забудьте, что я не сопротивлялся. Имел оружие, но не применил.

— А разве это имеет какое-нибудь значение? — серьезно спросил Зубавин.

— Боже мой! А как же! Имеет! Огромное, — убежденно проговорил парашютист.