– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?

– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!

– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.

Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.

– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.

– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.

– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?

– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.

– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.

– Лучше уж выгони обратно.

– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?

Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.

– Ты куда это ездил? – спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. – Мы же предупредили, что заедем.

– Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.

– Это твой антиквар?

Илларион кивнул.

– Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.

– Ну и как, успел приобрести свое сокровище? – насмешливо спросил Мещеряков.

Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.

– Что это? – заинтересованно спросил Сорокин.

– Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, – сказал Илларион. – 'Directorium Inquisitorium'.

– Чего? – спросил Мещеряков.

– Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?

– Нет.

– Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.

– Да, – признался Сорокин, – иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.

– Уши вянут вас слушать, – сказал из кресла Мещеряков. – Мы коньяк будем пить или не будем?

– Будем, – быстро сказал Илларион. – А есть?

– Есть, есть, – проворчал Мещеряков. – Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.

– Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.

– Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.

– Вы опять за свое? – обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.

Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.

– Хорошо, – сказал Забродов. – Плакала твоя вторая фара, Андрей.

– Вот дурак, – беззлобно огрызнулся Мещеряков'.

Сорокин налил еще по одной.

Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.

– Слушайте, полковники, – сказал он, – кончайте темнить.