Они проехали на маленьком пароходике до Чусовой, там сели в лодку, прошли на веслах всю Чусовую, потом с рюкзаками за плечами двинулись по Северному Уралу: гора Благодать, Горюч-камень, Надеждинские прииски. Каждая пядь земли была памятна Федору Петровичу, будила воспоминания: здесь он работал в молодости, здесь собирал материал для книги рассказов об Урале, вот эти места описаны им в романе «Золотая россыпь». Никитка смотрел на отца как завороженный. После отцовских рассказов путешествие становилось особенно увлекательным. Да и вообще отец оказался настоящим мужчиной: отлично стрелял из ружья, мог без устали лазить по горам и даже показал, как надо ловить руками молодых голавлей.

Взволновала поездка и Надежду Егоровну. Где-то недалеко от этих мест она родилась, провела детство. Рано, почти девочкой, пошла батрачить, нянчила чужих ребят, жала рожь, вязала снопы. Потом училась в педтехникуме, работала воспитателем в детском доме, встретила Федора, они полюбили друг друга, поженились… Но разве Никитке об этом интересно слушать? Надежда Егоровна пыталась рассказать об этом Никитке, но сын был всецело увлечен отцом, и ей приходилось больше молчать, слушать бесконечные рассказы Федора Петровича, на стоянках разводить костер, варить кашу, собирать грибы, ягоды.

Однажды, проходя селом мимо приусадебного участка, засеянного рожью, Надежда Егоровна остановилась. Высокий худощавый старик жал сухую, шуршащую рожь.

Надежда Егоровна попросила у старика серп. Подоткнула юбку, скрутила соломенный жгут, положила его справа от себя и принялась за работу. Работала она легко, споро, горсть набирала полную, снопы вязала тугие, аккуратные.

Федор Петрович не выдержал, сбросил с плеч рюкзак и тоже потребовал серп. Жал он торопливо, неумело, выдергивал стебли ржи с корнем, а когда стал вязать сноп, то с такой силой стянул жгут, что порвал его.

— Не тот разговор, мил человек! — рассмеялся старик. — Вот старуха у тебя мастерица!..

Федор Петрович польщенно улыбнулся:

— Старуха у меня уральская… из крестьянок.

Узнав, что прохожие приехали из-под Москвы и интересуются Уралом, старик пригласил их к себе в дом.

Для Федора Петровича старик оказался сущим кладом. Уральский старатель, он мог без конца рассказывать легенды о золотых жилах и россыпях.

Со стариком жили дочь и четыре внучки. Старшая, Варя, рослая, скуластая девушка, была неистощимая песельница. Федору Петровичу понравилось, как Варя глубоким грудным голосом пела о старом Урале, о милом-суженом, погибшем в тайге в поисках золотей жилы. Песни были поэтичны, трогательны в своей наивности, голос подкупал чистотой.

— Нет, какой голос!.. Какой голос! — восхищался Федор Петрович. — Да в Москве за такой голос на руках носить будут!

Услышав, что дед прочит Варю на прииск, а мать собирается определить ее в домашние работницы к кому-нибудь из приискового начальства, Федор Петрович принялся убеждать их, что Варе непременно надо ехать в Москву, развивать свой голос.

— У нас, мил человек, свое дело, исконное — золотишко добывать, — возразил дед. — От тайги да прииска мы никуда.

В азарте спора с дедом и матерью Вари Федор Петрович заявил, что он все берет на себя, все устроит — пусть только они отпустят с ним девушку.

Надежда Егоровна пыталась остановить мужа — зачем такая поспешность? Не лучше ли сначала выяснить все в Москве, потом вызвать Варю телеграммой?

Но Федор Петрович был неукротим. Он твердо верил, что это преступление — прятать в тайге такой самородок, как Варя.