Почему бы не потратить часть выручки на свою семью? Он много заработал на разодетых жителях Нью-Йорка.
Он возвращался домой, рассказывал о путешествии своим семейным, а потом разговаривал с Дэнни о будущем.
— Мы с тобой будем партнерами, ты и я, — говорил Кристи. — Когда ты подрастешь, тебе достанется половина фермы. Учись, сынок. К фермерству надо подходить с умом. Ты должен стать ученым — знать все о погодных условиях, кислотности почвы и личинках.
— Ты думаешь, что необходимы книжные знания, чтобы стать фермером? — однажды спросила, смеясь, Мэри.
Кристи сдержал обиду: она никогда не ценила его умений и усилий, которые он прикладывал. Ее отец два года проучился в колледже в Галифаксе, работал в главном офисе компании, занимающейся омарами, и Кристи знал, что жена вынашивала похожие планы относительно будущего их сына.
— Это еще и инстинкт, — отвечал Кристи, зная, что Дэнни его слушает. Ему хотелось, чтобы сын гордился своим фермерским происхождением. — Уход за землей требует от нас лучшего, что у нас есть! Это волшебная работа — выращивать рождественские деревья, не имея ничего, кроме солнца и грязи.
— И осадков, — сказал Дэнни. — Нужны умеренные дожди и окклюдированные фронты. — Кристи удовлетворенно улыбался умным словам и серьезному взгляду сына.
Однако после смерти Мэри от сердечного приступа четыре года назад ему пришлось взять детей с собой в Нью-Йорк. Дэнни тогда было двенадцать, Бриджит — восемь. С тех пор их всегда отпускали из школ с домашним заданием на тот месяц, когда их отец продавал деревья.
У Дэнни чуть глаза на лоб не вылезли, когда он впервые увидел город: высотки, мосты и модные магазины.
— Это Нью-Йорк? — очарованно спросил Дэниель в тот первый год. — Он такой… огромный, па! Как лес зданий, весь в огнях.
— Никогда не забывай о ферме, — предупредил Кристи.
— Никогда, па, — ответил Дэнни.
Каждый раз Кристи арендовал две комнаты в пансионе миссис Квинн прямо на Девятой авеню, где он мог следить за деревьями. Большая комната для него и Дэнни и маленькая для Бриджит — он мог себе это позволить, потому что его голубые с белым ели и лесные сосны были лучшими и ему всегда удавалось убедить богатых ньюйоркцев заплатить наполовину больше того, что они заплатили бы на углу другой улицы. Он натягивал цепь вокруг деревьев, чтобы никто не мог их украсть, и спал неподалеку, держа один глаз настороже. Он ни во что не ставил ньюйоркцев — люди с улицы возьмут что угодно, а люди с деньгами заберут все, что смогут.
— Вот так богатые становятся богаче, — говорил он. Мэри ругала его за циничное отношение к обеспеченным обитателям Манхэттена:
— Кристи, они обеспечивают нас на год. Они помогают нам платить по закладной на землю, они же заплатят за обучение в колледже — если ты, конечно, позволишь Дэнни покинуть ферму на такой срок. Прекрати так о них отзываться.
— У них так много денег, что они даже не замечают, каким воздухом дышат, — отвечал Кристи, игнорируя ее колкость. — Они не замечают снег, только жалуются, что он портит их дорогую обувь. Они так торопятся убежать от ветра, что не успевают почувствовать жжение на лице, напоминающее о том, что они еще живы.
— Но тебе же нравится получать их доллары, — замечала она.
Да, — смеялся Кристи. — Поверь, у них так много денег, что они и не заметят потери. Если я удвою цены, я, пожалуй, распродам все в два раза быстрее: богатые люди любят тратить деньги, и если они купили что-то дорогое, то начинают важничать.
— Это просто возмутительно, Кристи Бирн, — говорила Мэри, качая головой. |