Нам ничего не позволили делать самим. Мыли всех вместе, поливая из шлангов с рассекателями и растирая мочалками, беспардонно засовывая руки между ног, трогая везде и сопровождая это комментариями, каких не позволяли себе даже солдаты. Мы были словно куклы в руках безликих для меня женщин. Куклы, которых им нравилось унижать.

В какой-то момент я постаралась отстраниться от происходящего. Повторяла шепотом и про себя снова и снова: это всего лишь мое тело, оно в их власти, но им не добраться до моей души и не сломить дух. Помогало слабо, если честно. Я не плакала только потому, что плакать уже не могла. Отвлекала себя воспоминаниями о том, как в детстве мама купала меня, потом вытирала мягким полотенцем, расчесывала волосы. Она улыбалась и шептала, какая невероятная меня ждет судьба. Мама часто разговаривала со мной шепотом, чтобы отец не слышал.

Невероятного в своем нынешнем положении я видела мало. Постепенно на меня накатывали усталость, апатия и смирение. Убежать уже не получится, настала пора думать, что буду делать дальше, как жить. Почему-то чем ближе подбиралась страшная участь, на которую меня обрек господин Драгз, тем меньше хотелось прыгать головой с обрыва. Я смотрела на пепельноволосую девушку – не то Розу, не то Лилию – на ее вздернутый подбородок и уверенный взгляд. В нем читалось: я это все переживу. И мне хотелось брать с нее пример. Только я не знала, как жить, если люди и Тмар отвернутся от меня.

Но Тмар, судя по всему, уже отвернулся. И я не могла понять, чем так провинилась перед ним.

После того, как нас отмыли, отшелушили, побрили, намазали какими-то ароматными маслами и облачили в длинные сорочки без рукавов, уже другие женщины занялись нашими волосами. Потом – лицами. И в самом конце каждую переодели в подходящее платье.

Глядя на себя в зеркало, когда все закончилось, я отчетливо понимала две вещи: во-первых, еще никогда я не была такой красивой, а во-вторых, до конца жизни буду ненавидеть зеленые платья.

Мои волосы превратились в аккуратные, выверенные локоны. Они выглядели естественно и небрежно, словно я только встала с постели и едва расчесала их пальцами, но я-то знала, какой на самом деле бывает моя прическа по утрам. И никто сейчас не назвал бы меня рыжей – волосы отливали золотом, как никогда раньше.

Кожа лица казалась прозрачной и словно светилась изнутри. Глаза благодаря теням и подводке стали больше, выразительнее и насыщенно-зелеными, в тон платью. Губы… Я даже не знала, что у меня могут быть такие. Им почти не придали цвета, но они соблазнительно блестели.

И платье. Такого я даже никогда не видела, не то что не примеряла. Гладкий шелк струился по телу, повторяя каждый его изгиб. Декольте дразнило поднятой непривычным нижним бельем грудью, руки оставались полностью открыты, а подол хоть и опускался почти до пола, был таким тонким, что казался мне прозрачным. Еще никогда я не чувствовала себя настолько выставленной напоказ. И при этом настолько соблазнительной. Мне одновременно нравилось и становилось страшно. Для кого вся эта красота? Для Великого Магистра или господина Драгза? Магистра я еще не видела, но мысль о том, что могу достаться Драгзу, вызывала тошноту.

Ноги мне залечили до конца. Приглашенный младший магистр ругался, не понимая, какому злыдню потребовалось делать лишь полдела и заставлять меня мучиться несколько дней.

– Генералу Шелтеру, – безразлично отозвалась я, когда он повторил вопрос в третий раз.

Больше магистр со мной не разговаривал, но после его действий я смогла надеть туфли на непривычно высоком тонком каблуке, почти не морщась. Да и морщилась я исключительно от непривычного изгиба и давления. Меня заставили полчаса ходить по комнате, пока я не смогла делать это, не шатаясь и не кривясь.

* * *

Резиденция Великого Магистра оказалась недалеко. Наши повозки доехали лишь до конца улицы, повернули, взобрались на пологий холм и оказались у высокой стены из серого камня, вдоль которой ехали еще с минуту, а потом нырнули в арку и миновали распахнувшиеся перед нами ворота.