— Нет, достаточно, — ответил милиционер.

Сабуров взял сумку из рук оперативника и прошел вперед. За ним проследовал сопровождающий. Она вышла на крыльцо последней. Сабурова посадили в милицейскую машину, на заднее сиденье, дверца захлопнулась. Вот и все. Все кончено. Ее охватило отчаяние. И пистолет, и эти снимки… Пока она не могла сообразить, при чем здесь фотографии Игоря и Олега Николаевича. Вот что они скрывали! Вот почему таинственно переглядывались! Но Игорь… С ним же все в порядке! Она это знает! Неужели можно так лгать и притворяться?

— Ушли? — насупившись, спросила Матрена Анатольевна.

Жанна молча кивнула. Дети были напуганы. Сережа-младший изо всех сил делал вид, что ему все ни по чем! Но Жанна видела: это удар. Сначала мать, теперь отец. Эля же разревелась, начала канючить: «Где же папа? Я хочу к папе!»

Жанна впервые заметила, как девочка похожа на мать! Те же тонкие черты лица, карие глаза, курносый носик. Маленькая Маша. Маленькая принцесса. Вот теперь и начинается твоя взрослая жизнь, Жанна. Когда на тебя целиком ложится ответственность за эту девочку и за ее брата. Она крепко прижала Элю к себе:

— Будет папа.

— А когда?

— Скоро.

Эля всхлипнула и крепко прижалась к Жанне, от которой пахло мамиными духами.

— А ты теперь всегда с нами будешь?

— Конечно! Ну кто тебя станет причесывать утром? В школу провожать? — Она обернулась к Матрене Архиповне. — До каникул больше месяца. Раньше отец возил их в школу. А что теперь? Неужели им придется вставать затемно и ездить на автобусе?

— И в голову не бери! — отрезала Матрена Архиповна. — Я-то за семь километров в школу ходила! Пешком! И за счастье почитала! Серега уже большой. Хватит дитем быть. Кончилась манная кашка, которую прямо в рот клали. Ну-ка, давайте-ка спать. Ночь на дворе. Утро вечера мудренее.

…Когда дети уснули, Жанна и Матрена Архиповна сели в гостиной. Разве могли они теперь уснуть? Жанна понимала, что если сейчас кто-то и вытянет семью, то это Матрена Архиповна. Вот у кого характер! И кого надо слушать! Человек жизнь прожил, и жизнь непростую.

— Матрена Архиповна, а вы верите, что Сергей мог убить?

— Сергей-то? Не знаю. Правильно говорят: чужая душа потемки. Я дочку свою знаю. Слышала не раз: как, мол, у вас такое родилось? А очень запросто. Родила я поздно, к сорока годам. Все жили с моим Федором и думали, будто моя в том вина, что детей у нас нет. Надорвалась на хозяйстве-то. Две коровы, поросенок, огород… И так бы тому и быть, да приехал к нам в поселок журналист из Москвы. Помоложе меня годами, мужчина из себя видный. Пил только здорово. Ну, мне-то все это к чему? На ферме я работала. А он, вишь, про доярок задумал писать. О передовиках производства, значит. В работе мало кто за мной угонится, скажу, не хвалясь. И сама не понимаю, как оно все вышло. Кто ж без греха? Ну, задумал он про меня писать. Слово за слово, да и столковались мы с ним. Взаимная, значит, симпатия. И было-то оно всего два раза, а я и понесла. Кто ж знал? Оказалось, что это Федор мой с червоточиной. А я Марию родила. Журналист мой, само собой, как написал свою статью, так и скрылся. Да мне он и ни к чему был. Пустяшный человек. Одна беда: ничегошеньки о нем толком так и не знаю. Где он живет, кто родня, какие они из себя. Мы-то крепкие, деревенские. Здоровьем бог не обделил. Да тебе, дочка, интересно ли? Марии-то уже на свете нет.

— Интересно, — сказала Жанна, терпеливо дожидаясь, когда же начнется про Сабурова.

— Так почему ж я о Марии-то?… Она подрастать стала, и поняла я: чужая. Ну совсем чужая! Ни по грибы, ни с девками на речку. Уткнется в книжку и сидит. Потом бумагу стала марать. А там и в клуб подалась.