За всю свою счастливую прежнюю жизнь она ни разу не сталкивалась с подобным к себе отношением и, хотя сейчас пыталась убедить себя, что лично ее это не касается, все же немного побаивалась и, в том себе не признаваясь, расстраивалась. В лорде Бранскомбе угадывалась немалая сила, и сила эта подавляла. Латония подумала, что Тони, наверное, была права, говоря, что подчиненные его недолюбливают. За обедом Латония сделала попытку завязать разговор с помощью нескольких общих замечаний, но лорд Бранскомб их проигнорировал. Латония понимала, что причина этого в том, что он на нее сердится — или, точнее, сердится на Тони. Стоило ему бросить на Латонию взгляд, как он прямо-таки ощетинивался.

«Как можно так относиться к племяннице?» — недоумевала Латония и дала себе слово постараться реабилитировать Тони в его глазах.

Ужин прошел довольно торопливо, и, поднимаясь из-за стола, лорд Бранскомб внезапно сказал:

— Советую вам, как следует отдохнуть. Не знаю, доводилось ли вам путешествовать раньше, но это весьма утомительное занятие, особенно если море будет неспокойно.

— Не знаю, хорошо ли я переношу качку, — отозвалась Латония, — но надеюсь не опозориться.

Сказав это, она подумала, что дала ему очередной повод к придиркам, и не удивилась, услышав в ответ язвительное:

— Это будет не в первый раз!

Латония попыталась представить, что сказала бы на это Тони, но ничего не придумала и поэтому просто сделала реверанс и негромко произнесла:

— Спокойной ночи, дядюшка Кенрик. Завтра утром я встану вовремя.

Она вышла и, не оглядываясь, пошла вверх по лестнице.

Завтрак ей принесли в комнату. Латония надела великолепное дорожное платье своей кузины, подбитый мехом плащ и небольшую шляпку с перьями. Не сомневаясь, что лорд Бранскомб будет поглядывать на часы, она спустилась вниз, вышла из дома на три минуты раньше и обнаружила, что он уже дожидается ее возле комфортабельной кареты, принадлежавшей, должно быть, как и прекрасные лошади, прежнему лорду Бранскомбу.

Начальник станции проводил их в отдельное купе, где для них уже были приготовлены газеты и журналы, а багажом, как заметила Латония, занялся специальный курьер. Латонии было любопытно, путешествовал ли лорд Бранскомб с такими удобствами до того, как получил этот титул, или сам еще не привык к такому вниманию. Она с удовольствием спросила бы его об этом, но не сомневалась, что он сочтет это наглостью. Поэтому Латония раскрыла журнал, а лорд Бранскомб немедленно углубился в газеты. Он явно не желал разговаривать, и Латония довольствовалась видом пролетающих за окном деревушек и мыслями о том, сколько интересного она увидит в Индий.

С каждой милей, приближающей ее к Тильбюри, вероятность того, что лорд Бранскомб не вовремя обнаружит обман, становилась меньше, и Латония радовалась, думая, что Тони с маркизом скоро будут в безопасности. У нее было большое желание написать кузине о том, как ее встретил дядюшка Кенрик, но она не хотела рисковать. Только уже на корабле Латония сообразила, что письма, адресованные мисс Латонии Хит, ни у кого не вызвали бы подозрения.

Черный пароход оказался больше, чем она ожидала, а позже Латония узнала, что это был один из последних кораблей, построенных для линии « Р&О».

Каюты были великолепно обставлены, а лорду Бранскомбу, разумеется, были отведены самые лучшие.

В свое время отец рассказывал Латонии, что на маршруте «Р&О» лучшие каюты, защищенные от солнца, называются «Port Outward, Starboard Home», а в просторечии — «Пош». Без сомнения, лорду Бранскомбу были предоставлены именно они, и старший стюард с гордостью в голосе сказал его светлости, что эти помещения еще за несколько месяцев до отплытия бронируются для самых важных персон.

— Весьма благодарен вам за то, что вы отвели мне их по первому требованию, — вежливо ответил лорд Бранскомб.