|
Он открыл дверь красного дерева, которая вела из вестибюля на лестницу. Заметив, что на молодого человека произвели впечатление черная бархатная ермолка и ярко голубые туфли Гура, он прибавил: – Это, видите ли, бывший камердинер герцога Вожеладского. – Вот как! – проронил Октав. – Да, да… Он женат на вдове какого то мелкого пристава из Мер ла Виль. У них там даже собственный дом. Но они ждут, пока не накопят трех тысяч франков годового дохода, чтобы удалиться на покой. О, это вполне подходящие люди… Лестница и вестибюль были отделаны с кричащей роскошью. Внизу женская фигура в костюме неаполитанки, вся вызолоченная, держала на голове амфору, из которой выходили три газовых рожка с матовыми шарами. Вместе с лестницей до самого верха спиралью поднимались стенные панели под белый мрамор, окаймленные розовым бордюром, а литые чугунные перила цвета старинного серебра с поручнями красного дерева были украшены узорами из золотых листьев. Красная ковровая дорожка, придерживаемая медными прутьями, устилала ступеньки. Но больше всего поразило Октава то, что на лестнице было жарко, как в теплице; струя нагретого воздуха из отдушин калориферов пахнула ему прямо в лицо. – Как! – воскликнул он. – Здесь отапливается и лестница? – Как видите… – ответил архитектор. – Ни один уважающий себя домовладелец не останавливается нынче перед таким расходом… Это хороший, очень хороший дом. Он поворачивал голову, как бы пронизывая стены своим профессиональным взглядом архитектора. – Сами убедитесь, мой друг, какой это прекрасный дом. И живут в нем одни только приличные люди. Медленно поднимаясь с Октавом по лестнице, Кампардон тут же называл жильцов. В каждом этаже было по две квартиры, одна – окнами на улицу, другая – во двор, причем их блестевшие лаком двери красного дерева приходились друг против друга. Первым было названо имя Огюста Вабра, старшего сына домовладельца. Нынешней весной он взял в аренду магазин шелковых изделий в первом этаже, одновременно заняв под него также и полуподвальное помещение. Во втором этаже, в квартире окнами во двор, живет второй сын домовладельца, Теофиль Вабр, со своей супругой. А квартиру напротив, окнами на улицу, занимает сам домовладелец, в прошлом версальский нотариус. Собственно говоря, живет он не у себя, а у своего зятя, советника апелляционного суда. – А ведь этому малому нет еще и сорока пяти лет! – остановившись, произнес Кампардон. – Недурно, а? Поднявшись на две ступеньки выше, он снова обернулся к Октаву и прибавил: – Вода и газ во всех этажах! На каждой площадке под высоким окном с античным орнаментом на молочно матовых стеклах, пропускавших на лестницу рассеянный свет, стояла обитая бархатом узкая скамейка. Архитектор пояснил, что она поставлена для удобства пожилых людей, чтобы они при подъеме на лестницу могли отдохнуть. Молча, не называя жильцов, миновал он третий этаж. – А здесь кто живет? – спросил Октав, указав на дверь большой квартиры, занимавшей весь этаж. – О, – проронил Кампардон, – здесь живут люди, которых никто не видит и не знает… Дом отлично обошелся бы и без них, но что поделаешь… И на солнце есть пятна… И, скорчив презрительную гримасу, бросил: – Этот господин как будто пишет книги. Однако, когда он очутился в четвертом этаже, у него на губах вновь появилась самодовольная улыбка. В этом этаже квартира окнами во двор была разделена на две. В одной из них живет госпожа Жюзер, скромная, в высшей степени несчастная женщина; другую же, состоящую всего из одной комнаты, снимает одно важное лицо, которое является сюда только раз в неделю для каких то занятий. Не прерывая своих объяснений, Кампардон открыл дверь квартиры напротив. – А здесь живу я! – продолжал он. |
