Изменить размер шрифта - +
Вино, как упоминалось выше, было хоарезмским, а разливавшая его Сиявуш досталась хану гизов в качестве награды, когда он с сотней своих лихих молодцов атаковал и разграбил караван из Шангары. Словом, все в шатре Сибарры Клама было результатом разбоя и грабежа, абсолютно все, если не считать стопки высушенных ослиных шкур, красовавшихся на самом почетном месте. То были останки многих поколений ослов, лучших производителей из бесчисленных стад, гордости и святыни гизов. Считалось, что, милостью Митры, в этих хрупких старых кожах с облезлым волосом пребывают предки Сибарры Клама, не сами предки, разумеется, но их бесплотные души. Совсем неплохое место для них, размышлял Конан, сидевший справа от ослиных шкур; даже уютное, если вспомнить, что все прочие покойники отправляются прямиком к проклятому Нергалу, на Серые Равнины, в мрачное царство владыки мертвых.

    Сибарра сделал повелительный знак, и темноглазая Сиявуш склонилась с кувшином над чашей Конана. Стан юной шангарки был тонким и гибким, а груди полными и налитыми; Конан не мог отвести от них жадного взгляда. Сиявуш, будто ненароком, подтолкнула его; бедро женщины на миг прижалось к плечу киммерийца, и он ощутил внезапный всплеск желания. Впрочем, тут не стоило кивать на случай да внезапность, ибо с Сиявуш они перемигивались давно, с первых дней, как Конан обосновался в шатрах гизов. Но чем дальше, тем больше ситуация казалась Конану безвыходной: ему нравилась Сиявуш, а Сибарра, его компаньон, равным образом восхищался серым широкогрудым Змеем. Намеки хана на возможный обмен делались все прозрачнее, но Конан не поддавался. Кто же меняет друга на женщину? Кром! Это было бы в высшей степени неразумно. И если б даже такая сделка состоялась, на чьей спине увез бы он свое приобретение? На ослиной? Ха! Над ним смеялись бы весь Аренджун и половина Шадизара! Лучшая половина, обретавшаяся в воровских кварталах Пустыньки!

    Заметив жадные взгляды, которые Конан бросал на черноокую Сиявуш, хан гизов, поднял на трех пальцах чашу с рубиновым напитком, провозгласил:

    – Хорошая женщина, хорошее вино, клянусь шкурой священного осла! И сходны они в одном: под конец и от того, и от другого клонит в сон. - Отхлебнув пьянящей ароматной жидкости, Сибарра подумал и добавил: - Вино, однако, лучше. Молчит, веселит и не толь утомляет.

    – Еще не родилась женщина, сумевшая бы меня утомить, - заметил Конан. Он опрокинул содержимое чаши в рот, потянулся так, что хрустнули суставы, и подмигнул красотке Сиявуш. Шангарка зарделась.

    – Я знаю, ты неутомим и неистов, как дикий жеребец, год не видевший кобылы, - усмехнулся хан, разглаживая длинные усы: что свисали на ладонь ниже подбородка. - И я знаю, что ты великий воин, - добавил он, покосившись на огромный меч, лежавший у колена киммерийца. - Однако, приятель, мир велик, и в нем встречаются всякие женщины. Есть такие, которых не объездить самому умелому всаднику.

    – Хотелось бы взглянуть, - буркнул Конан, не отводя глаз от стройных бедер Сиявуш. Под тонкой шелковой тканью они вырисовывались весьма отчетливо, напоминая очертаниями изящную офирскую вазу.

    – Можно и взглянуть, коль хватит храбрости, но вот пощупать… - хан прикрыл глаза, сделав тонко рассчитанную паузу.

    – Кром! Никто не упрекал меня в отсутствии храбрости! О чем ты, приятель?

    – О новой наложнице Бро Иутина, владыки черных хиршей, да лягнет его Нергал пониже пупка, повыше колена! Рассказывают, огонь, а не женщина! - Сибарра в восхищении причмокнул и принялся наматывать на палец левый ус, заплетенный в тугую косичку. Палец хана украшал огромный перстень с вендийским алмазом, слепивший Конану глаза; он недовольно поморщился и отвел взгляд.

    – Так вот, об этой девушке… - снова начал Сибарра Клам.

Быстрый переход