— Восстань, Осирис! — провозгласил жрец. — Ты вновь обрел твердость, о, бог с остановившимся сердцем! Твоя глава снова крепка на спинном хребте, так взойди же на свой трон!

Четверо жрецов поставили мумию, прислонив к стене, четверо других внесли золотой саркофаг, изготовленный самим Тхути, золотых дел мастером при дворе фараона. Это был внутренний гроб в форме мумии с парой крыл, перья коих, покрытые синей и красной эмалью, простирались от плеч до стоп. На груди — изображение коршуна, символа Верхнего Египта. На голове — устремленная вперед священная кобра урей — символ Нижнего Египта. В отличие от спеленатого тела глаза царя были широко открыты.

Саркофаг поставили перед мумией. Рабы фараона внесли кувшины и миски с мясом, хлебом, пивом, вином и фруктами. Верховный жрец воззвал зычным голосом, многократно отразившимся от стен золотой палаты:

— О Осирис! Ты, прямостоящий, возьми на стол твой тысячу жертвенных даров! Это тебе для пиршеств: трех на небе у Ра, трех на земле у Геба.[17]

В торце палаты поднялся тяжелый занавес, и оттуда вышла вдова царя Яхмос в сопровождении Тутмоса, нового фараона, и Хатшепсут, его супруги. Остановившись перед мумией, они склонили головы, а жрецы положили забальзамированного фараона в саркофаг. Тхути собственноручно забил его золотыми гвоздями.

Глухие удары литавр и звонкие цимбал с зубцов храма возвестили о погребальном шествии. Подданные из всех земель царства собрались, чтобы от большого храма в Карнаке до восточного берега Нила проводить в загробный мир своего царя. Здесь толпились крестьяне из дельты на севере, кочевники с верхних порогов на юге; ученые из древнего Мемфиса и жрецы из величайших храмов страны: из Саиса и Буто, из Гелиополя и Бубастиса, из Тиниса и Коптоса, Абидоса и Гермонтиса.

— Он был хорошим богом! — восклицали все, обращаясь друг к другу, и добавляли: — Ра нисходит к западному небосклону!

Множество плакальщиц, юные и старые, простоволосые, с обнаженными грудями, шли впереди процессии. Илом обмазывали они себе головы, дикими воплями оглашали окрестности. Лепестками лотоса, синего и белого, был усыпан последний путь фараона. Жрецы, курившие благовония, пели: «О, Осирис, прими фимиам, оживляющий части твоего тела!..» А между молитвенными песнопениями снова и снова вступали певцы и музыканты, танцовщики и танцовщицы.

Яхмос, Хатшепсут и Мутнофрет, укутанные в покрывала, шли перед гробом. Один лишь Тутмос был в торжественном одеянии: в схенти с искусной плиссировкой и в золотых браслетах. В скрещенных на груди руках он держал плеть и царский скипетр — посох, крюком изогнутый сверху.

Саркофаг с мумией усопшего фараона покоился на четырех шестах, которые несли на вытянутых руках по четыре жреца на каждый. Позади дворцовые слуги и рабы тащили столы, стулья, ложа, дорогую посуду, ценное оружие, украшения, золото и драгоценные камни. Еще никогда египтяне, сопровождавшие царя в последний путь, не видели подобной роскоши.

У мраморных ступеней, ведущих к Нилу, поджидали две сверкающие золотом барки по восемьдесят локтей в длину. Их высоко поднятые носы отражались в бирюзовых водах Великой реки, как пылающие факелы. Саркофаг фараона подняли на возвышение посередине первой барки, позади него заняли место члены царской семьи. Жрецы и вельможи расположились на втором судне.

— На ту сторону, к западу! — провозгласил жрец Ур.