— Что? А кто ты такой, чтобы отвечать за что-нибудь? — спрашивает народный представитель, удивленно разглядывая двадцатитрехлетнего молодого человека, говорящего подобным тоном и с такой уверенностью.

— Кто я такой? — отвечал Бонапарт, увлекая его в угол и продолжая тихо — Я человек, знающий свое дело. Попал к людям, которые не знают своего. Потребуйте у командующего его план баталии — и вы увидите, прав я или нет.

Молодой офицер говорил с такой уверенностью, что Гаспарэн не колебался ни минуты.

— Генерал, — сказал он, приблизившись к Карто, — народные представители желают, чтобы в трехдневный срок ты представил им свой план баталии.

— Ты не будешь ждать и трех минут, — ответил Карто. — Сейчас я дам его тебе.

И действительно, генерал присел, взял перо и написал на отрывном листе этот знаменитый план кампании, которому суждено было стать моделью этого жанра. Вот он:

«Генерал артиллерии будет громить Тулон на протяжении трех дней, по истечении которых я атакую его тремя колоннами и возьму его. Карто».

План был отослан в Париж и передан в руки Комитета инженерных войск, который нашел его гораздо более веселым, чем компетентным. Карто был отозван, а Дюгоммье отправлен на его место.

Новый генерал по прибытии обнаружил, что его молодой командир батальона сделал все приготовления. Это была одна из тех осад, где сила и смелость ничего не значат, где все решают пушки и стратегия. Взгляд артиллериста обошел все изгибы побережья. В этом деле артиллерия имела дело с артиллерией. Она била со всех сторон и напоминала затянувшуюся грозу с перекрещивающимися молниями. Она гремела с горных высот и с высоких стен; она грохотала с равнины и с моря; все это можно было назвать одновременно бурей и вулканом.

Посреди этого переплетения огня народные депутаты хотели изменить что-то на одной из батарей Бонапарта. Движение уже началось, когда появился командир батальона и восстановил прежний порядок. Народные представители пожелали выразить свою точку зрения.

— Занимайтесь своими депутатскими делами, — ответил им Бонапарт. — Эта батарея будет здесь, и я отвечаю за нее головой.

Главная атака началась шестнадцатого, и с этого времени осада превратилась в непрекращающийся приступ.

Семнадцатого утром атакующие завладели Па-де-Ледэ и Круа-Фарон. В полдень они изгнали защитников редута Сент-Андрэ, фортов Помэ и Сент-Антуан. Наконец к вечеру, при свете грозы и канонады, республиканцы вошли в английский редут. И тут, добравшись до своей цели, чувствуя себя уже хозяином города, Бонапарт, раненный ударом штыка в бедро, говорит, падая от истощения и усталости, генералу Дюгоммье, раненному двумя выстрелами в колено и в руку:

— Идите отдохнуть, генерал. Сейчас мы возьмем Тулон, и вы сможете выспаться там послезавтра.

Восемнадцатого форты Егийетт и Баланье взяты, и батареи направлены на Тулон. При виде нескольких загоревшихся домов, при свисте ядер, осыпавших улицы, в рядах заговорщиков вспыхнул разлад. И вот нападающие, бросая взгляды на город и рейд, видят пожары, вспыхивающие в местах, не подвергавшихся обстрелу. Оказалось, что англичане, решив уйти, подожгли арсенал, портовые склады и французские суда, которые не могли увести. При виде пожаров поднялся единый клич — армия требовала штурма. Но было слишком поздно. Англичане грузились на суда под огнем наших батарей, оставляя тех, кто предал Францию для них и кого теперь предавали они. Ночь накрыла эту неразбериху. Языки пламени в некоторых местах стали гаснуть при страшном шуме. Это каторжники, разбив цепи, тушили пожар.

Назавтра, 19 декабря, республиканская армия вошла в город, а вечером, как и предсказывал Бонапарт, главнокомандующий укладывался спать в Тулоне.

Дюгоммье не забыл заслуг молодого командира батальона.