Но эти работы ничто по сравнению с тем, что замышлял император, — он мечтал о европейской ассоциации. «Пока будут воевать в Европе, — говорил он, — это будет гражданская война». Пока было возможно, он учреждал европейские призы за полезные изобретения, за великие научные открытия. Во время ожесточенной войны англичанин Дэви и пруссак Германн были увенчаны Институтом.

Я не могу закончить эту главу, не процитировав защитительную речь, произнесенную Наполеоном по поводу своего правления, которая может быть единственным ответом пленника на клевету его тюремщиков:

«Я вновь закрыл бездну анархии и уничтожил хаос. Я очистил революцию, облагородил народы и укрепил королей. Я возбудил все соревнования, вознаградил все достоинства и раздвинул границы славы! Все это чего-нибудь да стоит. И потом, в чем могут меня обвинить, чтобы историк не смог защитить меня? В моем деспотизме? Но он покажет, что диктатура была необходима; он докажет, что распущенность, анархия, великие беспорядки еще стучались в дверь. Меня обвинят в том, что я слишком любил войну? Но он покажет, что на меня всегда нападали. В том, что желал универсальный монархии? Но он сделает очевидным, что она была лишь результатом обстоятельств, что сами наши враги шаг за шагом подводили меня к этому… В честолюбии? А! Вне сомнений, он найдет его во мне, и много, но наиболее великого и высокого из тех, что существовали, — это создать, сотворить наконец империю разума, где был бы простор и радость всем способностям человека. Здесь, быть может, историку придется сожалеть о том, что такое честолюбие не было полностью удовлетворено…»

Что еще сказать?

Англичане были правы: тот, кто совершил, кто задумывал свершить подобное, не нуждается в эпитафии.

Завещание Наполеона

1. Я умираю в папской и римской религии, в лоне которой родился более пятидесяти лет назад.

2. Я желаю, чтобы пепел мой покоился на берегах Сены, среди французского народа, так любимого мною.

3. Я всегда восхвалял мою дорогую супругу Марию-Луизу; до последних мгновений я сохранял к ней самые нежные чувства; я прошу ее позаботиться о том, чтобы уберечь моего сына от козней, окружающих его детство.

4. Я рекомендую моему сыну никогда не забывать, что он рожден французским принцем, никогда не быть инструментом в руках триумвиров, притесняющих народы Европы, никогда не воевать с Францией или вредить ей каким-либо иным способом; он должен принять мой девиз: «Все для французского народа».

5. Я умираю преждевременно, убитый английской олигархией и ее палачом; английский народ не замедлит отомстить за меня.

6. Два столь несчастных исхода вторжения во Францию, когда у нее еще было столько ресурсов, произошли из-за измены Мармона, Ожеро, Талейрана и Лa Файетта. Я им прощаю; пусть им простит потомство Франции!

7. Я благодарю мою добрую и прекрасную мать, кардинала, моих братьев и сестер — Жозефа, Люсьена, Жерома, Полину, Каролину, Юлию, Гортензию, Катарину, Эжена за интерес, сохраненный ими ко мне; я прощаю Луи пасквиль, опубликованный им в 1820 году: он полон ложных утверждений и фальсификаций.

8. Я отказываюсь признать «Манускрипт Святой Елены» и другие произведения под названием «Максим», «Сентенции» и так далее, публикуемые с таким удовольствием на протяжении шести лет.