Говорит тогда царь: «Зятья мои милые! Как нам быть, что делать?»

Отвечали королевич с царевичем: «Мы той грозы не боимся, сами с богатырем сразимся! Собирай-ка, батюшка, силу-армию и конную гвардию». По тем словам собиралось войско немалое: царевич устроил пехотные полки, королевич — конные; выехали оба в чистое поле далеким-далеко, увидали храброго борца, сильного богатыря, убоялись и уезжали в господские дачи, за леса дремучи, за болота зыбучи: не найти их, не сыскать! Оставались полки без начальства; что делать — не ведают, страшного суда ждут. А Незнайко на печке лежит, его богатырское сердце кипит; говорит своей жене: «Жена моя милая! Пойдем-ка в деревню; того и смотри что город сожгут, людей прибьют, отца твоего в полон возьмут, а мы этому делу не виновны, этой беде не причинны». — «Нет, — отвечала царевна, — я лучше умру, от отца, от матери не уйду». Простилась она с Незнайкою и пошла к отцу на балкон; царь на балконе стоит, во чистое поле в подзорную трубку глядит.

Незнайко срядился по-деревенски — надел шляпу, кафтан, рукавицы, вышел за город никому невидимо, никому незнаемо, пришел на высокий холм и скричал тут богатырским голосом, молодецким посвистом. На тот его крик да бежит из чиста поля добрый конь со всеми доспехами: изо рта у него огонь-пламя пышет, из ушей дым кудряв валит, из ноздрей искры сыплются; хвост у коня в три сажени, грива до копыт легла. Незнайко-дурак подошел поближе, накладывал на коня потники, войлоки, седельце черкасское; подтянул двенадцать подпруг, тринадцатую нагрудную; подпруги были белошелковые, пряжицы красного золота, спенки были булатные — то не для басы их, для крепости богатырския, что шелк не рвется, булат не гнется, красное золото в земле не ржавеет. На себя накладывал все доспехи военные: латы железные, щит булатный, копье долгомерное, меч-палицу боевую и саблю вострую; садился да на добра коня, бил коня по крутым бедрам, просекал мясо до белых костей. Его добрый конь возъяряется, от сырой земли кверху подымается, что повыше лесу стоячего, пониже облака ходячего; начал скакать — по мерной версте за единый скок; ископыть коня богатырского — целые печи земли выворачивались, подземные ключи воздымалися, во озерах вода колебалася, с желтым песком помешалася, во лесах деревья пошаталися, к земле приклонялися.

Скричал Незнайко богатырским голосом, сосвистал молодецким посвистом — звери на цепях заревели, соловьи в садах запели, ужи-змеи зашипели. Такова была поездка Незнайкина! Ехал он мимо дворца государева, мимо крыльца красного, говорил: «Здравствуй, великий государь, со всей свитой царскою!» Перескочил через те стены белокаменные, через те башни наугольные да во чисто́ поле, где стояла сила-армия и конная гвардия; скричал: «Здравствуйте, ребята! Где ваши начальники?» Увидал да во чистом поле храброго борца, сильного богатыря: на добре коне разъезжает, как орел воспархивает, силу-армию устрашивает; закричал Незнайко зычным голосом, аки трубою громкою, и начали они в одно место съезжатися, подняли палицы железные в пятьдесят пудов.

И как съехались — словно горы скатилися, палицами ударились — палицы поломалися, одни чивья в руках их осталися. Расскочились еще надвое далеким-далеко да по чистому полю, добрых коней обворачивали, в одно место съезжалися; копьями ткнулися — их копья до рук погнулися, а лат проколоть не смогли; срацынский богатырь во седле пошатнулся. Еще расскочилися да по чистому полю; как в третий раз съехались — ударились мечами вострыми, и вышиб Незнайко срацынского рыцаря из седла на сыру землю; во глазах ему свет сменился, изо рта, из носу кровь потекла! Соскочил Незнайко да со своего коня, прижал богатыря да к сырой земле, выхватил из кармана чинбалишшо — булатный нож в полтора пуда, распорол у срацынского рыцаря платье его цветное, вскрыл его груди белые, досмотрел его сердце ретивое, пролил его кровь горячую, выпустил его силу богатырскую; отрубил потом ему буйну голову, подымал на то копье долгомерное и скричал по-богатырскому: «Ай вы, други мои милые! Выезжайте, зятья, из дубровы да забирайте войска — все живы, здоровы».