— Да как ты смеешь, Люк!..

— Да, смею, Джесси-Энн, потому что это правда. И когда Мэтью получил приглашение от дяди Альваро приехать к нему в Америку, чтобы попытать счастья, он обеими руками ухватился за эту возможность. А уж после смерти деда, когда он получил весьма солидное наследство, ты думаешь, что-нибудь могло бы остановить его?

Платье Джесси-Энн снова заскрипело. Вечерело. Джон, подойдя к жарко горящему камину, пламя которого освещало комнату в этот сумрачный январский день, наклонился и протянул к огню озябшие руки.

— В… вот чего я никогда не мог понять в отношении М…Мэтью, так это не то, что д…дедушка оставил ему все эти деньги, а того, что он н…не предложил помощи отцу. Ведь можно было бы снова от…открыть шахту, наладить там все…

— Мертвому припарки.

Джон, подняв голову, взглянул на брата:

— Ты…ты так считаешь?

— Да, конечно. Во всяком случае, я думаю, что Мэтью все-таки предлагал отцу помощь, но тот не принял ее.

— Брат рассказывал тебе?

— Нет. Ты же знаешь Мэтью: он говорит и делает только то, что сам считает нужным. Нет. Я слышал кое-что от отца.

— Мне кажется, Мэтью мог бы постараться приехать на похороны.

— О чем ты говоришь, Джесси-Энн? — В голосе Люка прозвучало раздражение. — Вероятно, он еще и не знает, что отец умер.

— Он уже давно знал, что дело идет к концу. Я сама сообщила ему. И еще написала, что ему следовало бы приехать. — Джесси-Энн подтвердила свои слова двумя энергичными кивками головы, адресованными каждому из братьев.

— О! — одновременно вырвалось у обоих.

— Да. — Она снова закивала, отчего ее светлые локоны, ниспадавшие из-под черного кружевного чепца, запрыгали вверх-вниз, как проволочные. — Он является наследником и должен находиться в родном доме. Так я ему и написала.

— Да, полагаю, отчасти ты и права. — Люк ссутулился. — Но что здесь может представлять для него интерес, если он не собирается снова открывать шахту? Она столько лет стоит затопленной, что, по-моему, одна мысль обо всех этих неимоверных трудах способна удержать в Америке кого угодно. Во всяком случае, меня удержала бы.

— А как же поместье?

Люк, глядя на сестру, покачал головой:

— Поместье! В конце концов, что оно из себя представляет? Ферма с полдюжины домов, несколько хижин да семьсот акров земли — это все, что от него осталось. Ни охоты, ни рыбалки. Я думаю, Мэтью мудро поступает, предпочитая оставаться в Америке.

— Но что же станет со всем этим? Скажи, если знаешь.

— Да, я скажу, Джесси-Энн. — Люк отвесил сестре низкий поклон. — Я скажу тебе после того, как будет оглашено завещание. Но только, уверен, это вряд ли понадобится: ведь ты сама уже будешь все знать.

— О! — Джесси-Энн, невысокая и полноватая, так и подскочила в своем кресле; ее глаза буравили молодого офицера, второго из трех ее братьев, к которому она испытывала все нарастающую неприязнь.

Ответив ей таким же взглядом и, испытывая те же чувства, Люк произнес:

— Вот будет забавно, если окажется, что отец завещал все Троттер! Не правда ли, Джесси-Энн? Тогда у тебя появились бы некоторые основания для того, чтобы изливать на нее свою желчь. Однако, учитывая данные обстоятельства, думаю, Троттер заслуживает нашей благодарности.

Братья увидели, как их сестра, приподняв обе руки, выставила их перед собой ладонями вперед. Этот жест всегда, начиная с самого раннего детства, означал, что Джесси-Энн собирается огорошить кого-нибудь сногсшибательной новостью.