– А я-то думал, что Мерримен уже дослужился до кабинета на верхнем этаже, – говорю я.

– Ну, видишь ли, Джейк подумал, что тебя лучше направить прямо к людям, которые занимаются этим делом, Тим, а он увидится с тобой позже. Что-то в этом роде.

– Каким делом?

– Ну, ты сам знаешь. Постсоветскими делами. Новой эрой.

Я спросил себя, какая связь между новой эрой и исчезновением бывшего агента.

– А что означает табличка на входе? Веселые Благодетели? Или Вышибание Бездельников?

– Пожалуй, тебе лучше спросить об этом Марджори, Тим.

– Марджори?

– Я не совсем в курсе, ты меня понимаешь? – Его лицо озаряется светлой радостью. – Это так здорово – увидеть тебя снова. Просто потрясающе. Ты не состарился ни капельки.

– И ты тоже, Энди. Ты не изменился ни капли.

– Ты можешь дать мне сейчас этот паспорт, Тим?

Я протягиваю ему свой паспорт. Время снова медленно тянется.

– Ну и какая теперь атмосфера в Конторе? – спрашиваю я.

– Общее настроение бодрое, Тим. Это замечательное место работы. Действительно замечательное.

– Я рад за вас.

– А ты занялся виноградарством, Тим?

– Надавливаю немного вина.

– Потрясающе. Просто сказка. Говорят, что британское вино растет в цене и становится популярным.

– Так говорят? Очень мило с их стороны, но, к сожалению, такой вещи, как британское вино, в природе нет. Есть английское вино, есть уэльское. Мое хуже английского, но я стараюсь улучшить лозу.

Я вспомнил, что заставить его покраснеть было невозможно, потому что сейчас его лило осталось невозмутимым.

– Послушай, а как Диана? Я помню, что в старые времена ее звали «королевой дознания», не иначе. Ее и сейчас так зовут. Такое надо заслужить.

– Спасибо, Энди, я надеюсь, что у нее все в порядке. Мы, правда, уже семь лет как развелись.

– О Господи, какая жалость.

– Тебе не стоит жалеть об этом. Я не жалею, и Диана тоже.

Он нажал кнопку, снова сел, и мы стали ждать зеленого света.

– Да, послушай, а как твоя спина? – На него нашла очередная волна вдохновения.

– Спасибо, что ты помнишь, Энди. Рад сказать, что не болела ни разу с тех пор, как я уволился со службы.

Это ложь, но Манслоу – один из тех, с кем не хочется делиться правдой. По этой причине я и не стал держать его в своей секции.

– Пью, – сказала она. – Как в церкви. Марджори Пью.

У нее крепкое рукопожатие и прямой взгляд зеленоватых и слегка мечтательных глаз. Бесцветная пудра. Темно-синий жакет с накладными плечами, белая блузка с высоким воротничком, который у меня ассоциируется с женщинами-адвокатами, и золотой часовой цепочкой вокруг него, позаимствованной, мне кажется, у отца. У нее юная фигура и очень английская осанка. Сгибаясь в поясе и протягивая мне руку, она отставляет в сторону локоть, как это делают деревенские девушки и школьницы. Ее каштановые волосы подстрижены по-мальчишески коротко.

– Тим, – говорит она. – Все зовут вас Тимом, позвольте и мне. А я Марджори, на конце «и». «Мардж» меня не зовет никто.

Да уж, больше раза вряд ли кто, думаю я, усаживаясь в кресло.