Приходит, например, старуха, показывает образчик и спрашивает:

— Есть у вас ленты масакового цвета, только чтоб не в небесный цвет, а в медную искру ударяло?

Гаврила уж около нее и говорит:

— А много ли вам, сударыня, нужно?

— Аршин, не больше.

— Ну, с аршин-то найдется. У нас остаточек махонький. Дешево отпустим. А сам между тем думает: «Ну, нужно насмешку сотворить».

— Так покажите.

Гаврила начинает морщиться и говорит:

— Высоко больно стоят-то эти самые ленты. Вот она — коробка-то где… Нужно на прилавок лезть. Сударыня, не во гневе вам будь сказано… Вот видите ли: я в Крымскую кампанию в ополчении служил и был ранен в ногу, так нога-то словно палка. Не поможете ли мне ее на прилавок занести, сделайте Божескую милость.

Старуха берет его ногу и начинает заносить на прилавок. Гаврила стонет: «Легче, легче», — и наконец взбирается на прилавок, берет с верхней полки приготовленную с пылью коробку, но вдруг вкрикивает якобы от боли в ноге и роняет коробку старухе на голову. Обсыпанная пылью и испуганная старуха начинает ругаться, а Гаврила, не спускаясь с прилавка, потирает ногу и стонет:

— Нет масакового цвета, нет… верно весь продали… Только задарма ногу разбередил… теперь опять на сорок копеек мази потребуется.

Ходил к нам в лавку жид-фактор и завсегда завалящийся товар скупал. У жида у этого была очень маленькая голова и преогромная шляпа, доставшаяся ему с чьей-то большой головы. Пришел он однажды к нам, нарыл товару целый ворох и стал давать самую неподходящую цену. Крокодилов был в лавке, рассердился на этого жида и ну его ругать.

— Только, — говорит, — зря шляешься да товар мнешь. Пошел вон, Христопродавец, свиное твое ухо!

Подошел к нему сзади, схватил за поля его шляпы да и нахлобучил ему ее на самые плечи и вытолкал его из лавки на линию. А уж у нас молодцы на линии, что твои собаки, охулки на руку не положат. Как увидали этого самого жида в нахлобученной до самой шеи шляпе, вмиг подхватили его, кто пинка дал, кто толчка, кто в загривок, да так, словно сквозь строй через всю линию и прогнали. Фалды даже на сюртуке оборвали, галстук с шеи сдернули. Очнулся жид на другом конце линии и только с помощью будочников стащил с головы своей шляпу, так крепко она была нахлобучена. Хоть и много у нас в рынке над ним шуток шутили и завсегда все с рук сходило, но на сей раз он обиделся. Сейчас в квартал и на Крокодилова жалобу… Наутро повестка. Крокодилов пошел в квартал. Надзиратель ему был знакомый; завсегда пьянствовал вместе и чуть не каждый день в горку играли. Приходит. Жид уже там. Надзиратель сидит и никак не может от смеху, удержаться.

— Что это ты, говорит, Пуд Стахич, с Иудиным-то племенем наделал? Вот жалуется на тебя, что ты его избил и шляпу ему испортил.

— Я его бил? Я ему шляпу испортил? Врет он, ваше благородие, как перед Истинным, врет! Не токма что бить, а пальцем его не тронул. Я ему только вот что сделал… — И не успел жид рта разинуть, как Крокодилов выхватил у него из рук шляпу и снова нахлобучил ему ее до самых плеч.

— Вот это я точно сделал, не отрекусь.

Надзиратель и вся контора так и покатились со смеху.