— Повторяю, я не думаю, что твоя жизнь в опасности. Старик серьезно посмотрел на землянина. — Я повидаюсь с Таном Экатором и постараюсь разобраться в этом деле. Пока тебе не подыщут жилье, будешь жить у нас. Теперь мне пора готовиться к проповеди, а я знаю, что моя племянница горит желанием выспросить тебя кое о чем. До скорого, Тинкар Холрой.

Гостиная была пуста. Тинкар уселся на диван и принялся размышлять над ситуацией. Дела обстояли не так уж плохо. Он получил убежище, вскоре начнет работать в лаборатории, где ему будет легко осуществить месть под видом работы над локатором. Его угнетало лишь одно — одновременно с галактианами ему придется уничтожить себя и паломников, которые проявили по отношению к нему открытую дружбу. Их следовало спасти. Он не думал о мгновенном атомном взрыве, который потребует сложного Оборудования. Нет, он думал о разрушении двигателей и одновременном выходе из строя всех шлюпок, кроме шлюпок паломников… Нет, паломники попытаются спасти остальных. Нужно было найти лучшее решение. Ба! Времени на поиск у него было достаточно.

Через несколько часов патриарх вернулся к себе после беседы с технором.

— Тан заверил меня, что они никоим образом не причастны к краже. Они очень рассчитывали на локаторы! «Франк» улетел до того, как я смог увидеться с Таном. Должен сказать, что технор «Франка» считает тебя паразитом и обманщиком. Тебе действительно лучше остаться с нами, поскольку люди «Тильзина» вновь настроены против тебя. Ты прав, твоя жизнь в опасности. Изготовь локатор и отнеси им его как доказательство своей честности.

Тинкар усмехнулся.

— Это мне-то надо доказывать свою честность? Горькая шутка!

— Анаэна передала мне письмо для тебя.

— Оно мне не нужно! — Тинкар раздраженно вскочил.

— Не суди, не выслушав!

— Не хочу его видеть!

— Твое право. Когда захочешь, возьмешь его. — На этом и закончился разговор.

Теперь Тинкар жил в крохотной квартирке рядом с квартирой патриарха. Он ежедневно работал в лаборатории под предлогом создания усовершенствованного локатора, а сам тайно конструировал орудие мести. Но «орудие мести» почему-то не хотело создаваться. И чем дольше он жил с паломниками, тем тягостнее становилась для него мысль о том, что он должен причинить им зло. Их религия была все так же чужда ему, и Тинкар не думал, что его отношение к ней когда-то изменится. Когда он забывал о вере, он видел вокруг себя веселых и благожелательных людей. Он быстро сдружился со многими коллегами по лаборатории и понял, что они любили жизнь, несмотря на религию и строгие одежды.

Письмо Анаэны долго лежало на столе патриарха. В конце концов оно так стало мозолить Тинкару глаза, что он взял его, ушел к себе и сжег, даже не вскрыв. Однажды его позвали ко входу, но, когда привратник сказал, что его ждет рыжая девушка, гвардеец повернулся и удалился, не произнеся ни слова.

Понемногу шрамы уязвленного самолюбия затягивались. Он старался изгнать из памяти последние дни, проведенные с галактианами, и, несмотря на внезапные приступы гнева, заставлявшие его скрипеть зубами, все чаще забывал о случившемся. Мало-помалу в его памяти стерлись даже черты Анаэны. Она превратилась в пустую белую рамку, окруженную рыжей шевелюрой. Любил ли он Анаэну? Он уже не знал. Он просто ощущал в сердце болезненное отсутствие; отсутствие, которое иногда заставляло его часами всматриваться во мрак ночи. Потом прошло и это. И однажды, после того как он прожил с паломниками полгода и в приступе бессильной ярости попытался вспомнить ее лицо, чтобы сильнее его возненавидеть, перед его взором возникло другое лицо, спокойное и нежное, с огромными наивными карими глазами и припухлым, почти детским ртом.

Иолия! Вначале он держал девушку на расстоянии, смущенный ее вопросами, ее неприкрытым восхищением землянином и, как он полагал, романтикой солдатской жизни.