|
Мне начинало казаться, что прежде ничего не было, что последние десять лет мне приснились. Просто страшный сон немножко затянулся. Сегодняшняя Алиса была такой же, какой всегда. Она сохранила ту же нежность и ту же привычку слушать меня с широко распахнутыми глазами, полными внимания. Она была моей конфиденткой, моей любовницей, моей несостоявшейся женой и моим другом. Эротичной и целомудренной. Она будила меня и убаюкивала. Она была точно такой, как в первый день, и я от нее попросту дурел. Я придвигался к ней и шептал ей на ухо: «Давай любить друг друга так, как будто мы существуем!» Она не понимала, о чем я, но это было не важно. Она существовала в красоте того, что Шопенгауэр называл трагедией мимолетности.
Однажды, когда мы были вместе, у меня зазвонил телефон. — Почему ты не отвечаешь? — спросила Алиса. — Это Поль. Я ему потом перезвоню. Ты помнишь Поля? — Конечно. Как он поживает? Я рассказал ей о Поле. О важной роли, которую он сыграл в моей жизни, особенно в тяжелые моменты. С некоторых пор мы стали реже видеться. Однако наша дружба не ослабла. Мы постоянно поддерживали контакт, обязательно перезванивались раз в месяц, как будто подавая друг другу сигнал: я тут, у меня все нормально. Он оставил мне на автоответчике до того странное сообщение, что я не сдержал смеха. Алиса поинтересовалась, что там такое. И я зачитал ей биографическую справку. Поль и Виржини — очень дружная пара, в точности как их знаменитые предшественники. Познакомились через интернет, но предпочли выдумать романтическую историю про аллергию на лососину. По свидетельству очевидцев, их союз отличался редкой, чтобы не сказать идеальной гармонией. Они никогда не повышали друг на друга голос. Символом этого безоблачного счастья стало рождение Гаспара — жизнерадостного круглощекого малыша, удостоенного чести получить в крестные отцы прекрасного человека. Сочтя, подобно многим другим, что в жизни им не хватает острых ощущений, они решили расстаться. Это крайне удивило всех окружающих, для которых они служили образцом согласия и взаимопонимания. И тут с ними случилась поразительная вещь. Во время бракоразводного процесса они высказывались абсолютно по всем пунктам с таким единодушием, что вдруг осознали нелепость происходящего и решили вернуться к совместной жизни. Алиса расхохоталась и назвала их чокнутыми. Да, она употребила именно это слово. «Да они просто чокнутые». Я тоже считал их чокнутыми. По вопросу о чокнутости мы пришли к полному согласию. Меня обрадовало веселое сообщение Поля, в последние недели что-то загрустившего. Они снова были вместе, и я не мог не видеть в этом доброго знака. Еще одно совпадение. Вновь обретя Алису, я очень хотел, чтобы мы с ней все начали сначала. Но я не осмеливался заговаривать на эту тему. Она медленно отходила от траура, а я знал, что в такие периоды человек не строит далеко идущих планов — ему бы выжить. Мы еще немножко посмеялись над историей Поля и Виржини, и я, воспользовавшись ее приподнятым настроением, сунул нос ей под мышку. Ей стало щекотно, и она меня отпихнула. — Ну пожалуйста! Дай мне понюхать твои подмышки! — Как давно это было! — Ты же знаешь, как я их обожаю. Они для меня то же, что печенье мадленка для Пруста. — Фриц, ты маньяк. — Ничего подобного. Я обоняю твои подмышки, и передо мной встает твой прекрасный образ. Я вскочил и, прыгая на кровати, заорал: — Да здравствуют твои подмышки! Да здравствуют твои подмышки! (Как раз в эту минуту под дверью проходила горничная, и мы слышали, как она со вздохом сказала: «Ну и извращенцы!») До чего же мы были счастливы. Все у нас только начиналось.
4
Так миновало несколько недель, и нам с Алисой пришлось назвать вещи своими именами: мы были любовниками. |
