Ни для кого уже давно не было секретом, что Единая Церковь окончательно и бесповоротно утратила свои позиции в обществе. Массовые церковные ритуалы доживали последние дни. Лишь изредка, по самым известным и значительным религиозным праздникам, под высокими сводами соборов и церквей собиралось более-менее приемлемое число верующих, чтобы не считать залы полупустыми. Если бы кто-нибудь в последнее десятилетие удосужился провести социологический опрос: «Веруешь ли ты, сын мой?», то самым распространенным ответом наверняка бы стало: «Верую, обращаюсь к Богу по праздникам и на дому». Люди, в основной массе своей настолько слабы и двуличны, что не могут признаться даже самим себе, что забыли о Боге и что повседневные заботы и жажда развлечений в редкие часы досуга напрочь стерли из их мозгов стремление к духовному и возвышенному, чистому и святому. Многие уже давно не верят, но боятся показаться асоциальными и бездушными, боятся попасть под сформированный обществом стереотип: «Раз ты не веришь, значит, сатанист», поэтому большинству приходится чуть ли не каждый день врать, обманывая таких же тайком неверующих соседей.

Дождавшись, пока последний прихожанин покинет лоно святой обители, Дарк быстро поднялся и, на ходу расплатившись с подбежавшим официантом, вышел из кафе. Из пасмурной выси небес накрапывал то ли дождь, то ли мокрый снег. Беглец был осторожен: то и дело оглядывался по сторонам и перешел на противоположную сторону площади только после того, как приветливо замигал зеленый свет светофора. Слежки или открытого нападения он не боялся, однако одной встречи за утро с лихачом-водителем ему показалось вполне достаточно. Новая одежда нравилась Аламезу, да и повторно валяться в грязи не хотелось.

Прошедшая через века традиция оказалась как нельзя кстати. Скорее по привычке, нежели боясь преследователей, Дарк еще раз проверил, не следят ли за ним, и, стараясь не думать о своей затерянной в потемках мироздания душе, ступил на каменные плиты собора.

Широкие колонны, украшенные резными узорами, фресками, барельефами и скульптурами святых, как огромные стволы корабельных сосен, уходили ввысь и, пересекаясь, образовывали величественный свод. Повеяло холодом и печалью, в голове моррона возникла мысль о ничтожности и бесцельности существования. Какое-то время Дарк стоял неподвижно среди поражавшей размерами залы и озирался, пытаясь вспомнить, как выглядело внутреннее убранство собора пятьсот двадцать семь лет назад, в тот самый день, когда он в первый раз переступил его порог.

«Пожалуй, все, как прежде, – подытожил наблюдение Дарк, – только нет флагов гуппертайльского герцога и рыцарских орденов, чуть меньше священников, да и посетителей не ахти!»

Действительно, в храме находилось не более десяти человек, притом занятых своими делами и не обративших внимания на робко застывшего у порога юношу. Пара священнослужителей копошились возле алтаря, расставлял о строго определенном канонами церкви порядке священные предметы, несколько прихожан сидели на скамьях, вслушиваясь в нежные звуки струившейся из-под сводов собора музыки и думая о чем-то своем. Возможно, они мечтали или просто заснули, убаюканные мелодичным голосом пастыря и пропустив долгожданный конец проповеди. В конце концов, чем бы ни была вызвана их сонливая неподвижность, Дарку она была только на руку. Он пришел в храм по мирскому делу, а не исповедоваться в тайнах бессмертной души. Подойдя вплотную к одной из колонн, Аламез стал внимательно изучать барельеф, изображавший подвиг гуппертайльских рыцарей при Кертонской битве. Одновременно нажав на голову самого сиятельного герцога и на левый башмак павшего барабанщика, Дарк едва успел отскочить в сторону. Часть колонны бесшумно отъехала в сторону, и перед беглецом открылся узкий проход. Как только Аламез ступил внутрь колонны, отверстие мгновенно закрылось и платформа пола медленно поползла вниз.