Его взгляд тут же изменился, веселые искорки куда-то исчезли, оставив после себя непроницаемую тьму. Дазган отодвинулся как можно дальше и спрятал руки под плащом.

– Ну почему же, – протянул он с ленцой, – я думаю это отличный бартер. Санхейо лишили наших женщин возможности иметь детей, поэтому мы используем свое право победителя, чтобы хоть как-то стабилизировать ситуацию. Но вы не переживайте, вас никто не обидит. Наоборот, будут заботиться как о самом ценном существе.

Я была ошарашена, унижена, раздавлена. Мне хотелось закричать, сорвать с него эту ненавистную маску и вцепиться ногтями в лицо. Хотелось причинить ему боль и увидеть, как он станет корчиться и молить о пощаде… Но все это было лишь нереальными мечтами.

– Вы так спокойно говорите о позоре и унижении? – прошипела я, не в силах справиться с внезапно накатившей злобой.

Меня буквально трясло, точно своим пренебрежением и насмешкой этот мужчина прорвал плотину, за которой до сих пор томились все мои эмоции и чувства. Никогда в жизни я не ощущала себя настолько разгневанной. Пустота, которая все это время обитала в моей душе, вдруг начала наполняться злостью, обидой, негодованием, во мне словно зрела маленькая искра, раздуваемая в огромный пожар. И когда этот огонь проник в мои жилы и смешался с кровью, я не выдержала и замахнулась.

Он поймал мою руку на излете, крепко схватив за запястье. Я левша, а потому хрустальная капелька амулета теперь болталась перед его глазами. Только сейчас она буквально пульсировала таким ослепительным светом, что я невольно прикрыла заслезившиеся глаза, а за моей спиной застонала Рини, пряча лицо в колени.

– Как больно! Жжет!

Дазган несколько секунд молча удерживал мою руку перед своим лицом – похоже, что это сияние его ничуть не беспокоило – а потом вдруг коснулся губами тыльной стороны моей ладони. Я хотела возмутиться и даже открыла глаза, но он, по-прежнему удерживая меня одной рукой, второй достал из недр плаща черный платок и, все так же, не говоря ни слова, ловко намотал его на мое запястье.

– Значит, я не слишком ошибся, – странным голосом проговорил он и отпустил меня.

Я тут же забилась в самый дальний угол кареты и спрятала плачущую девочку за своей спиной.

– Не снимайте повязку, пока вас не избавят от амулета, если не хотите, чтобы кто-нибудь из ваших подруг пострадал.

Я почувствовала целую сотню эмоций, которые бурлили во мне, требуя выхода. Большей части из них я даже не знала названия. Я была как слепой, который неожиданно прозрел и не может понять, ЧТО он видит. Это был одновременно и страх, и восторг, и недоумение – целый букет невообразимых красок, о которых я знала лишь понаслышке.

– Что… что со мной? – хрипло выдавила я из себя.

– Как, вы говорите, зовут ваших родителей? – он подался в мою сторону, не спуская цепкого взгляда с моего лица.

Я не знала, что говорить. Назвать чету Димантис? Но ведь сияние амулета явно связано не с ними, а с настоящими родителями, о которых я ничего не знаю.

– Меня воспитали в семье Димантис, – наконец неуверенно произнесла я, – но они не настоящие родители. О настоящих я ничего не знаю.

Он опять снял перчатку и потянулся к моему лицу. Я отпрянула, придавив Рини. Девочка захныкала, дазган сжал свою сияющую кисть в кулак и с видимым усилием убрал под плащ. Мне показалось, что его пальцы дрожали.

– Вы знаете, что вы не санхейо? – чужим голосом произнес он. – И никогда ею не были.

Я молча кивнула.

– Как давно вам это известно?

– Моя мать… – я запнулась,&n