Мария Карлотта любовалась своим домом, но по мере приближения к нему с болью обнаруживала все новые признаки разрушения. Двери подгнили, ступени маленькой пристани ушли под воду, которая уже почти достигла уровня первого этажа. Внутри здание было в еще более плачевном состоянии: от постоянной влаги вздыбились полы, обвалилась штукатурка, потускнели и осыпались великолепные фрески. Чтобы привести дворец в порядок, нужны были огромные деньги, которых у семьи Ровести в результате недальновидной издательской политики больше не было. Старик Ровести оставил своим наследникам, помимо издательства, дома, виллы, земельные владения, акции доходных предприятий, разбросанных по всему миру. За считанные годы от этого состояния не осталось и следа — империя, созданная усилиями Джованни Ровести, рухнула.

Мария Карлотта оказалась в семье единственной, кому удалось сохранить наследство: завещанный ей дедом типографский станок, имеющий чисто символическую ценность, стоял здесь, в нижнем вестибюле палаццо Маццон, сверкающий и бесполезный. «Бедный дедушка, — думала Мария Карлотта, — он доверил мне свой амулет, символ своей империи».

Она только что простилась на пьяццале Рома со своим другом Макси, который отправился в Милан делать фоторепортаж для «Стиля» — одного из самых престижных журналов мод. Она хотела поехать с ним, но Макси категорически воспротивился:

— Я еду всего на пару дней. Как вернусь, звякну.

Макси, подобно всем американцам, не отличался хорошим воспитанием, но Мария Карлотта привыкла к его экстравагантным манерам, как, впрочем, и к его самоуверенности; ей все в нем нравилось, тем более что Макси был очень красив. Уже год, как они были вместе, и, поскольку Макси был ее первым мужчиной, ей казалось, что он так же привязан к ней, как и она к нему. Когда Мария Карлотта отдалась ему в первый раз, он до слез смеялся над ее невинностью. Тогда ей было немного страшно, но со временем и она стала получать удовольствие от их любовных занятий, а главное — в минуты близости она не чувствовала себя одинокой. «Шлюха!» — это брошенное матерью слово продолжало жечь ее. Мария Карлотта подумала, что мать, видимо, относится к тому типу женщин, которые ищут в мужчине не друга или сексуального партнера, а прежде всего человека, способного создать материальный комфорт. С милым рай и в шалаше — это не про нее.

Занятая своими мыслями, Мария Карлотта и не заметила, как гондола причалила к пристани. Гондольер подал ей руку, и она, придерживая полы своего зеленого «лодена» на лисьем меху, шагнула на мостки. Через секунду она уже шла по узенькой улочке вдоль торца своего дома.

Начинался вечер, в воздухе разливался перезвон колоколов. Мария Карлотта вдруг остро ощутила свое одиночество. Ей вдруг почудилось, что она идет по самому краю бездны, и невидимая далекая пустота манит ее к себе. Словно отшатнувшись от страшного видения, она резко свернула за угол и по мощеной дорожке, пересекающей скверик, вошла в вестибюль палаццо Маццон, освещенный последними лучами заходящего солнца. Обессиленная, с бьющимся сердцем, она опустилась на старинную скамью, резная спинка которой еще хранила явственные следы герба своего первого хозяина. Дедушкин Римлянин, сверкая под лучом заходящего солнца, стоял в центре вестибюля как немой свидетель крушения издательства Ровести, которое перешло теперь в другие, более ловкие руки и снова начало возрождаться.

Вдруг Мария Карлотта почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Она огляделась и заметила в глубине вестибюля рядом с мраморной лестницей мужчину и женщину. Молодая светловолосая элегантная женщина скорее всего была богатой американкой. Пожилой мужчина, одетый с изысканной небрежностью, наверняка сопровождал ее в качестве консультанта-архитектора.