Княгиня-ведьма! Такое бывает только в страшных сказках, где княжьему сыну пакостит злая мачеха. Неужели ей придется примерить платье этой злыдни? Эльга была готова надавать самой себе поленом по голове за глупость и легкомыслие. Как она не подумала, что ее невинное «обучение» на краю чужого поля может быть принято за пережин – ворожбу-порчу. А то и, сохрани Мокошь, и послужить этой порчей! Даже потеря старинного серпа по сравнению с этим выглядела бы мелкой небрежностью без злого умысла.

Ингвар убьет ее и будет прав. Ей, жене и княгине, трудно было бы придумать средство посильнее, чтобы загубить мужу начало княжения в чужой земле.

– Что вы видели? – ровным голосом спросила она, лишь чуть сильнее стиснув побеленные мукой пальцы.

– Вдоль поля краешек выстрижен, – Немировна показала руками как бы вдоль краешка, – ровно три горсти колосьев! Точь-в-точь как пережинщицы делают! Остались теперь дети наши без хлеба на ползимы!

– Вы видели, как ведьма делала это? – с нажимом уточнила Эльга.

Одолевая ужас, она хотела точно знать положение дел.

– Видеть не видели, да разве бы мы дали ей такое зло творить? – Радовек воздел руки. – А что край поля выстрижен на три горсти – это правда, Велесом клянусь!

У Эльги отчасти отлегло от сердца. Если ее саму на поле никто не видел, есть надежда вывернуться.

Да и если бы видели, то говорили бы о двух ведьмах-пережинщицах – она ведь была там с Утой!

– А все она, змея клятая, Беляница! – в это время воскликнула Немировна.

– К-какая Беляница? – вымолвила Эльга, стараясь не показать, как удивилась при этом незнакомом имени.

– Сноха наша… бывшая! Вдовая! – перебивая друг друга, пояснили муж и жена.

– Как это – бывшая? – не поняла Эльга.

– Отправили мы ее назад к отцу! К родичам! Пусть забирают ведьму свою!

– И про приданое пусть не заговаривают!

– И внуков не отдадим! Еще чего выдумали – ведьме детей отдавать, чтобы своей же родне зла желать научила!

– А она вот так и отомстила – поле нам испортила, без жита оставила!

– Так вы давно знали, что она ведьма? – нахмурилась Эльга. – Ваша сноха?

Слов звучало много, но дело не становилось яснее. Может, она вовсе ни при чем? И какая-то неведомая злыдня на чужой ниве потрудилась?

Да нет же, поправила Эльга сама себя, Мистина сказал, что это было Радовеково поле. И явившихся на него вепрей они видели сами. Ведь в самом начале, кажется, Радовек что-то говорил о вепрях?

– Ну… – старейшина переглянулся с женой. – Знали мы, что она того… дурная баба…

– Что здесь творится? – раздался рядом знакомый повелительный голос. – Кто тут докучает княгине?

Эльга обернулась: в двух шагах стоял Мистина, упираясь руками в бедра и глядя на Радовека с таким выражением, будто прикидывал, чем поддеть этот кусок дерьма, чтобы выбросить подальше, не замаравшись.

– Ты чего, Радовече, с бабой на два голоса поешь? – Это выражение лица он приберегал для людей, коим требовалось указать их место – у самых подошв его высоких «датских» башмаков. – Петухи давно откукарекали, припоздал ты немного. Или у тебя еще один сын другому лоб проломил?

Эльга раскрыла глаза, и Радовек снова поклонился:

– Прости, воевода.