— Кейт…

Он стоял рядом с нею, и в его голосе было столько нежности и понимания, что глаза ее мгновенно наполнились слезами.

— Ты пробуешь что-то сказать мне — вроде того, что ты напилась, чтобы выдержать меня?

— Я не напилась, — жалобно возразила Кейт.

— Но не потому, что не хотела. Что случилось?

Она заставила себя взглянуть в его черные глаза.

— Я боюсь… Здесь так красиво, а я боюсь, что не подхожу ко всему этому…

— Разве ты еще не знаешь, что все, что бы ты ни сделала, не может разочаровать меня?

— Я разочаровывала других… мне говорили, что я холодна, как рыба…

— Не бывает холодных женщин, только неумелые мужчины.

— Ax, — она покачала головой и убежденно сказала:

— Ты не можешь быть неопытным. Доминик, наверное, не теряла бы с тобой времени даром…

Вино начало действовать.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы с тобою занялись любовью?

— Да, конечно, хочу. Я только… я не… у меня нет… — рассыпавшаяся фраза наконец составилась. — Я не очень опытна.

— Прекрасно. Зато я опытен.

— Но после Доминик…

— А! Понимаю. Ты думаешь, я ищу другую Доминик?

Он улыбался, глядя на ее озабоченное лицо.

— И одной больше чем достаточно. Мне нужна Кейт.

Я купил этот дом для Кейт. Мне наплевать на Доминик, и меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты думала о том, что я сравниваю вас. Ты — это ты, и другой такой нет на свете, и я хочу именно тебя. Не беспокойся о том, что делать, когда или как. Все, что я хочу от тебя — это шага мне навстречу…

Блэз подхватил ее на руки и понес к одному из плетеных шезлонгов, в котором вытянулся, прижимая ее к себе.

— Торопиться не нужно… никакой спешки…

И он потихоньку ласкал ее, шептал ласковые слова, нежно целовал, поцелуи становились все более страстными, и ее напряженность пропала, а робость испарилась от жара, охватившего их, ее нервозность сменилась желанием и проснувшейся чувственностью. Оба они трепетали…

— Люби меня, прошу тебя, люби меня… — Ее дыхание щекотало губы Блэза, усиливая его желание. Он снова поднял ее на руки и внес в дом, в серебристо-зеленую спальню, широко раздвинутые шторы которой позволяли лучам лунного света ложиться на прохладный мозаичный пол и огромную постель.

И на этой постели он любил ее, как никто до этого, заставляя ее выгибаться, ловить ртом воздух и содрогаться, пока она не ощутила его в себе, он заполнил ее всю, и ей показалось, что она сейчас взлетит, и она удивленно вскрикнула. Затем еще и еще раз высоким, ломким голосом, и ее длинные ноги обвились вокруг его талии. Блэз испытывал странное ощущение, словно он первый раз был с женщиной, его сводила с ума горячая упругость ее плоти, сочетание страстности и невинности, ее желание отдать все, что у нее есть, даже душу. Ощущение было таким сильным, таким глубоким, что он боялся умереть от наслаждения и, почувствовав, как Кейт застыла, выгнувшись дугою, откинув голову и широко открыв рот, дал себе волю, и они, покинув реальный мир, были подхвачены водоворотом, оставившим их обоих почти без чувств. Когда они очнулись, Блэз все еще был глубоко в ее лоне, и Кейт вдруг ощутила, что полностью слилась с ним, как будто выступившая на коже испарина сплавила их обоих в одно. Она открыла затуманенные глаза и встретила взгляд огромных темных глаз Блэза. Он пробормотал:

— Вот видишь…

— Да, я не представляла себе… зато теперь я понимаю, почему говорили, что я слепа. Теперь я прозрела.

— Нет, — сказал он странным голосом, — это я прозрел.