Не почудилось ли ей, что его голос изменился? Или она просто не замечала раньше его удивительную мелодичность? Верран с Феннахаром отодвинули занавеску и замерли как вкопанные.

Одежды на Террзе никакой не было. Даже не источай каменные стены приглушенного света, его собственное свечение сполна осветило бы произошедшую метаморфозу. Руки, ноги, туловище — все изменилось до неузнаваемости. Но дольше всего взгляд матери задержался не на теле — на голове. Куда девались густые черные волосы, брови, ресницы? Контуры черепа под лучистой кожей сделались непередаваемо чужими. Черты стали резкими, губы почти совсем исчезли. Неизменным осталось только одно — то, что окаймляли теперь круговые валики подвижных мышц. Его глаза. В отличие от пенно-белесых глаз обитателей пещер, радужка новообращенного вардрула сохранила непроницаемую черноту. И теперь, несмотря на столь явный огрех, в них отражалось нечто совершенно новое… Душевный покой? Или безмятежность?

Гармония. В них отражается гармония, подумала Верран и подивилась собственному самообладанию. Феннахар, до боли сжавший ее руку, сделался белее мела. Для нее же увиденное не стало потрясением. Только сейчас она осознала, как долго внутренне готовилась к этому моменту. То, чего она так боялась, в конце концов свершилось — так есть ли смысл убиваться? Среди переполнявших ее чувств преобладало скорее спокойное приятие случившегося, даже некое облегчение оттого, что не надо больше терзаться ожиданием. Она спросила:

— Доволен ли ты теперь, Террз?

— Более чем доволен, мама. — Да, в его голосе, бесспорно, появилась незнакомая напевность. — Впервые ощущаю, что я не один, что больше не заперт в одиночной камере своего сознания.

— О чем ты?

— Наконец я смог соприкоснуться с другими. Познать Предков. Я общался с архипатриархом Фал-Грижни, познал силу его и гнев, саму его сущность. Теперь мне все ясно.

Пока Террз говорил, плоть его светилась все ярче, свидетельствуя об охватившем его восторге.

— Ты видел лорда Грижни?

— Я проникся его руу. Теперь и у меня есть клан.

Он взял ее за руку, сплел пальцы со своими, теперь уже больше похожими на щупальца, и это прикосновение впервые озарило его тело немыслимо ярким сиянием — тем самым, которое возникает лишь от ощущения полного единения, безоговорочного взаимопонимания с родным существом.

Верран показалось, что и ее нервные окончания откликнулись на этот зов. А может, просто разыгралось воображение. На какое-то время воцарилась тишина. Она следила за тем, как сокращаются, реагируя на недоступные ей ощущения, окологлазные мышцы. Просто стояла и смотрела на сына, а потом тихо произнесла:

— Знаешь, я рада за тебя, за твою… гармонию. Рада, что ты обрел то, к чему так стремился. Но я даже не знаю, что сказать тебе.

— Это оттого, что говорить нам, по сути, не о чем. — Террз потускнел и резко выпустил ее руку. — Не так давно ты сказала, что хочешь вместе с Феннахаром уйти из пещер. Мудрое решение, поскольку людям здесь не место. Еще тебе хотелось, чтобы я отправился с вами. Ответом пусть служит мое перевоплощение. Теперь мой дом здесь, и отсюда я не уйду. Мама, ты достаточно великодушна, чтобы порадоваться за меня, но не можешь не понимать, что на том мы и расстанемся.

Верран молча склонила голову, и вместо нее заговорил Феннахар:

— Террз, даже теперь еще не поздно все изменить. Будь на то ваша воля, вы всегда вольны совершить обратное превращение.

Террз выгнул пальцы в обратную сторону характерным жестом отрицания.

— Сама мысль о возвращении к былому уродству наполняет меня таким ужасом, что мне, пожалуй, при всем желании не удалось бы достичь необходимого для ее осуществления уровня магической концентрации. Магия не дается противящемуся уму.