— Он меня дожидается, — вступилась за Витю Джованна, — и со мной уедет. Я доставлю его в родной край, к матери и любимой его. Без меня он никогда туда не доберется.

— Хитер ты, братец, я скажу, — с кривой улыбкой покачал головой князь Ухтомский. — Видать, не зря учил тебя уму-разуму царь-то твой, как звали его?

— Феликс Эдмундович, — буркнул себе под нос смущенный Витя.

— Вот-вот. То-то и оно. Феликс Эдмундович… — Никита глубоко вздохнул.

Топтавшийся за спиной Вити Гарсиа сделал попытку приблизиться к ларцу.

— Не подпускай его! — крикнула Вите Джованна.

— Сами уж поняли, что нечего ему там делать, — Витя решительно схватил де Армеса за руку. — Кокнемся здесь все разом от его игрушек.

Джованна молча протянула Никите небольшой сгусток египетского бальзама, тускло светившегося медью на ее ладони:

— Брату на рану положи. Полегчает ему сразу, — прошептала она.

Никита лекарство из рук ее взял. Стараясь не встречаться с герцогиней взглядом, он тяжело шагнул к выходу из ризницы. Плечи его гнулись под грузом переживаний, терзавших сердце его. Обернувшись, снова сказал:

— Никуда не выходите отсюда. Я сам приду к вам. И друга твоего пришлю, — кивнул он Вите, — или ты без него ехать собираешься к мамке на блины?

— Как же, как же! — встрепенулся Витя. — С ним!

— Никита! — остановила его Джованна. — Поверь мне, если бы я могла… Но даже если бы я могла, подумай сам и сердце свое спроси. Будь трижды прокляты сокровища все, но разве могу я не привезти Маршалу этот камень, хотя бы один из всех, — она взяла из ларца овальный густо-черный бриллиант, внутри которого клубились мелкие золотые искорки, — черный алмаз Алинор, в котором живет душа его погибшей возлюбленной? Скажи, разве могу я так поступить? Теперь, когда я знаю, что ты живешь на свете, когда в сердце моем — неведомый мне до того пожар? Нет, я не могу так сделать. И не могла бы никогда. Ты веришь мне? — с трудом подавляя слезы вопрошала она князя.

— Верю, — ответил он.

Черный семигранный алмаз в руке герцогини просиял яркими фиолетовыми лучами, раздались далекие перезвоны струн и золотистая туманность завилась от камня к потолку ризницы.

«Tous les poetes et troubadoures chantent les chansons d'amour», — пронесся над испепеленной, измученной православной обителью хрустальный голос неведомого менестреля.

Глава 7. Проклятая аббатиса

Свежая голубая ночь таяла над холмами Акры. Звезды гасли. Их длинные золотые ресницы, тревожно мерцая, захлебывались в розоватой лазури занимающейся зари.

Чернильно-перламутровые сгустки отступающего мрака, раздробленные алыми сполохами расходящихся солнечных лучей, еще клубились над долиной, окутывали пальмовые и оливковые рощи у крепостных стен, беспокойными чайками цеплялись за мачты венецианских галер, загораживавших вход в залив. Дерзкий горделивый меч, составленный из мириад искр вечного светила, описал широкий круг над осажденным городом, вспыхнув золотисто-бронзовым снопом над Проклятой башней короля Львиное Сердце, увенчанной хоругвями с алыми крестами, и величественным белокаменным фортом, возвышающимся на утесе среди аметистовых волн, бьющихся прибоем в ограждающую гавань плотину.