Секретарь согласно кивнул, но на всякий случай спросил:

– Может быть, чаю, господин?

Рахимбеков уже снова отвернулся к окну, бросив через плечо:

– Мне ничего не надо, Мустафа. Ты свободен.

Дверь без скрипа и стука затворилась, лишь легонько щелкнул язычок замка.

Чертов соглядатай, сын собаки! Непонятно, почему шейх приставил к нему именно этого скользкого, как змея (и такого же опасного, если прислушаться к мутным слухам, бродившим по коридорам и этажам Большого Дома), невзрачного на вид человека. Неопределенный возраст, неброская наружность, рабски-покорное обращение, на первый взгляд производившее впечатление эталона вежливости и услужливости. А может, как раз и понятно…

«Господин… чаю… – передразнил про себя умильную повадку Мустафы Мансур. – Знаем мы твой чай…»

Как хорошо было бы, если бы вместо этого скользкого червяка за стенкой сидела бы молоденькая смазливая девчушка… Нет, конечно, Мансур как истинный правоверный свято чтит законы Шариата и помнит слова уважаемого шейха Али-Ходжи, сказанные с глазу на глаз перед вступлением в должность, но…

Может, прогуляться, хотя бы немного? Благо режим у референта самого шейха Али-Ходжи свободный и он волен планировать свой рабочий день по собственному усмотрению. Время до намаза еще есть, а если и не успеет…

Додумывал крамольную мысль Мансур уже на ходу, накидывая невесомый белоснежный пиджак из чистого хлопка, если верить солидному «лэйблу» на нагрудном кармане.

– Мустафа, я пройдусь немного. Если меня будут искать, скажи, что я уехал по неотложным делам.

Мустафа уже распахивал дверь в холл, склонив прилизанную на пробор узкую головенку.

– Будет исполнено, господин. Желаю приятной прогулки.

Один из лифтов, как и обычно в такой час, был свободен и приветливо распахнул двери перед Мансуром. Нажав означавшую первый этаж клавишу с похожим на перо страуса завитком арабской цифры (настоящей арабской, не по названию), господин Рахимбеков повернулся к огромному зеркалу, занимавшему всю противоположную входу стену. Несколькими легкими движениями он поправил почти безукоризненную прическу и щегольские усики под «фамильным» носом, а потом, постаравшись, насколько это было возможно, втянуть изрядно выпиравшее брюшко, попытался придать себе мужественный вид. Получалось довольно плохо.

Несмотря на тридцать семь лет, исполнившиеся совсем недавно, – пору начала расцвета настоящего мужчины, – внешний вид этого самого мужчины оставлял желать лучшего. Нет, это не касалось лица или рук: там ничего предосудительного не было и в помине – джигит джигитом. Но вот живот… Несмотря на все ухищрения, тренажеры и диеты, вес Мансура давно перевалил все нормы, и теперь под легкой хлопковой тканью пиджака переливалось не менее пятнадцати килограммов совершенно лишнего жирка. Конечно, согласно канонам мужской красоты, живот совсем его не портит, даже, наоборот, придает солидности. Да и женщинам многим нравится, например, старшей жене Фаиме, да и любимая Танечка ничего не имеет против… Но девушки помоложе, увы, уже не кидают на Мансура таких взглядов, как бывало раньше. Да и выматывает все это донельзя: таскать на себе полтора десятка лишних килограммов – потливость, одышка, давление скачет, кардиограмма вот, семейного врача Карима Ибрагимбековича настораживает… Нет, пора серьезно взяться за свое здоровье и не манкировать советами эскулапов…

Невеселые думы прервал мелодично тренькнувший звонок лифта, остановившегося на первом этаже.

Пройдя по прохладному холлу и приветливо кивнув предупредительно вытянувшемуся в своей застекленной будке охраннику, явно изнывавшему в глухом черном мундире (кажется, Мадихан сегодня дежурит, хотя какая разница…), Мансур на ходу достал из нагрудного кармана пиджака темные очки и вышел под палящее солнце, сразу окунувшись в жару, духоту и не смолкающий ни на минуту городской шум.