|
На груди сверкала жемчужная брошь, а на пальцах — перстни с драгоценными камнями. Его руки казались непропорционально большими, ноги тоже, а нос… о, вот это был нос! Такое чудо могло достаться только от большеносой индейской матери и горбоносого отца-армянина. Кроме того, нос выглядел так, словно его с обеих сторон сплющили до такой степени, что осталась лишь одна сухая перегородка. Для подобного творения природы назойливые глазки, лишенные ресниц, были явно мелковаты, а лицо — чересчур узко. Голова напоминала птичью, но «птичка» эта была не орлом, а, скорее, туканом .
Не поздоровавшись, он окинул нас пустым взглядом, словно мы были неодушевленными предметами или какими-то никчемными людишками, и спросил: — Кто вы? Вопрос прозвучал довольно бесцеремонно. Не получив тотчас же ответа, он повторил: — Кто вы? Я должен знать! Мне и Душеньке в голову не пришло отвечать ему, Молодому Орлу — тем более. Оба Энтерса имели свои причины не высовываться. А потому отдуваться пришлось бедняге Папперману: — Вы должны это знать? В самом деле? Кто же это вас уполномочил? — «Уполномочил»? — искренне удивился незнакомец. — Об этом не может быть и речи. Просто я так хочу. — Ах вот как! Тогда, конечно, другое дело — продолжайте хотеть и дальше. Любопытно, как далеко зайдете вы в своем желании. — Если вам по нраву валять дурака, то у нас есть средство поумерить вашу прыть. Макш двинулся на грубияна, тяжело ступая и всем видом давая понять, что он не склонен шутить. Подойдя вплотную к незнакомцу, он сказал: — Нашу прыть? Хм, на такого болтуна стоит взглянуть поближе! — Еще не договорив последнего слова, Папперман вдруг схватил пришельца своей железной хваткой под руки, поднял, развернул направо, потом налево, потом встряхнул, так что мне послышался хруст костей нежданного гостя. — Хм! Странно! — продолжал между тем вестмен. — Похоже, вы не настоящий индеец, а только наполовину? Верно? Незнакомец попробовал разозлиться, но тут старый вестмен встряхнул его еще раз со словами: — Никаких грубостей, а тем более оскорблений! Я этого не выношу! Кто является сюда и без приветствия хочет заставить нас подчиниться, тот, во-первых, парень невоспитанный, а во-вторых, идиот! Здесь наше место для лагеря. По закону прерии оно принадлежит нам, пока мы его не покинем. Мы пришли сюда раньше вас. И мы здесь у себя дома! Кто входит в наше жилище, тот должен вежливо поздороваться и представиться. Понятно? А теперь скажите мне перво-наперво ваше имя. Да поторопитесь! Я не шучу и быстро учу уму-разуму таких пташек, как вы. Он все еще крепко держал обескураженного незнакомца обеими руками. — Тогда хоть отпустите! — процедил грубиян сквозь зубы. — Мое имя Оки-Чин-Ча. Среди бледнолицых меня называют Антонием Пэпером. — Антоний Пэпер и Оки-Чин-Ча? Прекрасно! Но вы не чистокровный индеец? — Нет. — Значит, полукровка? — Да, я метис. — Ваша мать была индеанкой? — Да. — Из какого племени? — Сиу. — А ваш отец? — Он пришел с земли обетованной; он армянин. — Жаль, очень жаль. — Почему? — Жаль мне ту обетованную землю, что имела честь породить вас! Армяне здесь, в Америке, обычно торговцы. Вы тоже? — Я банкир! — не без гордости объявил пришелец. — А теперь отпустите меня! И скажите, кто вы. — Придется. Я старый, еще не совсем забытый бродяга прерий, и зовут меня Папперман, Макш Папперман. |
